Читать «Башевис-Зингер: Портрет, который ни в какие рамки не укладывается» онлайн - страница 7

Михаэль Дорфман

Для очень разных американских писателей–евреев поколения 50–х — Сола Беллоу, Филиппа Рота, Бернарда Маламуда и многих других — Башевис–Зингер стал «литературным предком», «трогательным дядюшкой из провинции». Сам Башевис–Зингер был их старшим современником, коллегой; жил и творил рядом с ними. Он не желал быть «прадедушкой».

Обоюдное творческое влияние, разумеется, происходило. Несомненно, что после знакомства Башевис–Зингера с творчеством Филиппа Рота писатель стал более раскрепощен в своих сексуальных образах, свободней вводил психоаналитические элементы в творчество. Филипп Рот интервьюировал Башевис–Зингера, ввел его в круг авторов, рецензируемых в «Нью–Йорк Таймс Бук Ревю», определяющем рейтинг американских авторов на книжном рынке. Башевис–Зингера и Рота критиковали, по сути, за одно и то же: за эгоизм, за чрезмерную сексуальность, за «бесстыдство».

С Солом Беллоу (получившим Нобелевскую премию по литературе за три года до Башевис–Зингера) писатель порывает со скандалом. И это был далеко не первый и, уж конечно, не последний человеческий и творческий скандал в его жизни. Литературный Нью–Йорк полнился слухами о несносном характере Башевис–Зингера, о мелочной издевательской жадности, о выплачиваемых нерегулярно мизерных гонорарах литсотрудникам, об оскорблениях переводчиков. Скандалов не избежали ни известные и самостоятельные — Сол Беллоу, Айзик Розенфелд, Доротеа Страус или Майра Гинзбург, — ни покорные и зависимые: Рут Шахнер–Финкель, Эвелин Торнтон, Герберт Лотман, Элизабет Шуб или Розанна Гербер. Каждый раз это были другие люди, и каждый раз писатель со скандалом порывал с ними. Башевис–Зингер так и не нашел «своего» переводчика. Чудо его творчества в том, что все «авторизованные переводы», вроде бы выполненные разными людьми, составляют удивительную гармонию, подчиненную хорошо узнаваемому и ни на кого не похожему стилю писателя.

Башевис–Зингера постоянно сопровождали разговоры об отсутствии лояльности и о непорядочности, постоянные скандалы и тяжбы с редакторами и издателями. Писатель был полностью «неподконтролен», отказывал в пресловутом «эксклюзиве» на свое творчество кому бы то ни было. Как известно, талант далеко не всегда сопровождается корректностью и порядочностью. Всеми правдами и неправдами писатель сопротивлялся диктату и закабалению, с удивительным постоянством пренебрегал так называемыми кодами «интеллектуальной собственности», защищающими капиталистический рынок и монополии отрасли, но никак не авторов и творцов. Всемирная слава писателя свидетельствует лишь о том, что он выбрал правильную стратегию.

* * *

Влияние Башевис–Зингера на очень разных американских авторов–евреев младших поколений выражено ясней. Очень разные авторы, из разных поколений — Синтия Озик и Джонатан Сэфран–Фоэр — и вовсе сделали Башевис–Зингера прототипом своих героев. Синтия Озик озаглавила свое эссе о творчестве Башевис–Зингера «Книга творения» — так называется библейская «Книга Бытия» по–английски, а писателя она назвала Американским хозяином (мастером) Книги творения. Озик, если и известна русскому читателю, то в основном по ее резким произраильским заявлениям. Между тем в начале 60–х она считалась «надеждой американской еврейской литературы» и ее творчество и художественные идеи во многом определили пути в творчестве целого направления еврейских авторов, предвосхитили основные векторы общественной жизни американского еврейства. «Если мы будем дуть в шофар (ритуальный рог, применяемый евреями для богослужений. — Авт.) по–еврейски, в устье, то наш голос прозвучит громко, — писала Синтия Озик в 1970 году в эссе «К новому идишу», — Если же мы будем искать общечеловеческие смыслы, то это подобно попытке дуть в широкую часть шофара: нас не услышат вовсе». Озик призывала к созданию «нового идиша» на основе английского языка, к переосмыслению еврейской литературы как постоянного тела диаспоры, по аналогии с тем, как талмудическая литература стала телом и смыслом иудейской религии за 2000 лет до того.