Читать «Аптекарь (Останкинские истории - 2)» онлайн - страница 324

Когда мы подходили к оранжерее, Михаил Никифорович сказал, что, наверное, нехорошо, что мать похоронили не в Ельховке, а в Ленинграде. Так постановили на семейном совете, посчитав, что в Ленинграде будет кому присмотреть за могилой. Однако теперь Михаил Никифорович был в сомнениях. Он вспоминал, как они ехали куда-то далеко в ритуальном автобусе, как трясло автобус, как гроб съезжал к самой дверце и крышка его сдвигалась, а он, Михаил Никифорович, оказавшийся ближе всех к гробу, удерживал его, подтягивал крышку, будто следил за какой-то путешествующей вещью, шкафом или сервантом, и теперь ему казалось, что матери лежать в чужой земле будет нехорошо, неуютно...

Я не стал рассказывать Михаилу Никифоровичу о гулянье с триумфами на улице Королева. Чувство неловкости или стыда при мыслях о всеобщем и всесогласном поедании семечек, о гипнотическом воздействии речей и жестов Шубникова возникало теперь не у одного меня. Гулянья в разговорах старались не касаться. Но я знал: Михаил Никифорович не мог не понять, что в Останкине неладно, что в Останкине душа мерзнет.

Вечером перед отъездом Михаила Никифоровича в Ельховку к нему пришла Любовь Николаевна.

- Впустите меня, Михаил Никифорович, - сказала она. - Я ненадолго.

Что было делать Михаилу Никифоровичу? Выругаться? Захлопнуть дверь? Он не смог.

- Проходите, - сказал Михаил Никифорович.

Любовь Николаевна пожелала пройти в комнату. Была Любовь Николаевна в коричневой замшевой куртке, светлом свитере и серой суконной юбке. В комнате сразу же взглянула на окна и на подоконники. На окнах оставались сшитые ею занавески и ламбрекены, а на подоконниках в черной влажной земле росли и цвели фиалки. Любовь Николаевна смутилась оттого, что проявила интерес к вещам, какие ее вовсе не должны были волновать.

- Михаил Никифорович, - начала наконец Любовь Николаевна, - я знаю о вашем горе. Примите слова сочувствия. Хотя они, наверное, вам не нужны и противны. Но для меня очень важно, чтобы вы не думали... То, что случилось с вашей матушкой, не связано с тем, что здесь... Не связано со мной... Меня тяготила мысль о том, что вы могли бы так подумать.

- Я знаю, - сказал Михаил Никифорович. - Так не могло быть.

- Вот и все, - сказала Любовь Николаевна. - Теперь я уйду.

Однако она не дошла до двери, остановилась, попросила робко:

- Можно, я посижу здесь немножко?

- Посидите, - разрешил Михаил Никифорович.

Любовь Николаевна присела на стул, закрыла глаза, сидела молча, вспоминала о чем-то, может быть, и о происходившем здесь, в ее комнате, или же она собиралась с мыслями и силами, готовясь к тому, что ей предстояло исполнить и свершить, губы ее лишь иногда шевелились или вздрагивали. "А не напевает ли она про себя?" - подумал, волнуясь, Михаил Никифорович.

- Я была у могилы вашей матушки. - Любовь Николаевна открыла глаза. - Я принесла ей цветы и травы из Ельховки.