Здесь жила когда-то тётя Женя,хлеб пекла, растила сыновей,слушала, как в зарослях сиренипел о вечной жизни соловей.Приходили мальчики к обедуи, поев варёной требухи,принимались к празднику Победынаизусть заучивать стихи.Тётя Женя уважала книгии считала, что куренье — грех,а свои житейские веригипрятала старательно от всех.А ещё в любое время годау неё от хвори и бедысохранялись в ящике комодамедный крестик, банка из-под мёдаи бутыль из-под святой воды.
* * *
В этом доме жили Фёдор с Анной,но в земле нашли себе приют.Дом молчит, как идол деревянный, —ждёт, когда хозяев отпоют.На столе — бутылка водки, вилки,десять рюмок, каравай ржаной…Фёдор на случайном фотоснимкемолча обнимается с женой.И когда надгробное рыданьестанет благодарственным псалмом,снова Фёдор к Анне на свиданьедвинется во времени ином.Целый мир в себе скрывает слово.Так ли в человеческом жильепрячется за призраком былогобудущее благобытие?
* * *
Хорошо мне в этой жизни краткойсобирать малину в туесок,песни петь и детскою лопаткойразгребать оранжевый песок.А потом, как в абсурдистской пьесе,сыпать в чай прозрачный сахарини нестись на всех парах в экспрессес Чеховым на остров Сахалин.
* * *
Знаю — я б опомнилась едва ли,страшных не захлопнула дверей,если б только птицы не собралив чашу слёзы вдов и матерей.Но беда минует землю нашу,и она излечится от ран,если только птицы эту чашувыльют в Ледовитый океан.
* * *
Отец семейства, уличённый в пьянстве,сквозь рюмку водки смотрит на заре,как молча распадается в пространствемир, заключённый в мыльном пузыре.На письменном столе пылится глобус,цветут фиалки в скромной красоте,и медный чайник, грузный, как автобус,безмолвствует на газовой плите.И тянется, как долгий путь в Варшаву,нить прежней жизни, вздетая в иглу,и держит молча скипетр и державуЭйнштейн на фотографии в углу.
* * *
Когда приходит время листопадаи тонет память в световой пыли,опять освобождаются из адаразрушенные атомы земли.В подземном мире, ясном и двуликом,где каждый атом — атому родня,они в своём беспамятстве великомсрастаются, приветствуя меня.И вижу я без ревности и гнева:в трепещущем потоке серебрамоя душа, как плачущая Ева,выходит из Адамова ребра.
* * *
1
Лёжа в своей кровати, «аксиос» говорюкалендарю, заплате, бледному фонарю,бедной сухарной крошке, бабочке и осе,кружке, губной гармошке, мухе, поскольку всеэти предметы жизни, мелкие существаславят в своей отчизне тайный закон родства.Вот и щадят их войны, пагубы, забытьё,ибо они достойны в Царство войти Твоё.
