Читать «Ангел страха» онлайн - страница 94

Он сжимал и разжимал пальцы рук и корчился на постели.

— Тоскуете? — спросила сиделка.

Но он злобно посмотрел на нее и ничего не ответил.

«Я ненавижу каждое человеческое слово, каждый человеческий жест, потому что они есть ложь, страшная преступная ложь, только называющаяся правдой. И я не хочу правды, потому что она ложь. Я хочу лжи. Я не хочу правды, потому что правда есть омерзительная дрожь, грязь, тоска и страх. И потому что она не правда, а еще худшая ложь».

Он стискивал страдальчески зубы и вытягивался всем талом.

Потом ему захотелось молиться.

Пусть это будет ложь, и будет противоречить тому, что на самом деле есть. Но все-таки он будет молиться Он скажет:

— О, Господи.

Закрыв глаза, он явственно и раздельно прошептал губами еще раз:

— Господи, Господи.

И, раскрыв глаза опять, поднял, как можно выше к потолку, как тогда, в ту ночь, еще у себя в доме, и сказал беззвучно губами:

— Прости.

О, прости. Когда я думаю о тебе, Ты для меня всегда ложь, потому что я не знаю, не вижу, не понимаю тебя. Но я страдаю, и Ты прости. Прости меня за то, что Тебя, когда я думаю о Тебе, никогда для меня нет, и я должен солгать себе, чтобы Ты был.

Я хочу верить в Тебя. Не зная, кто Ты, я хочу верить в Тебя. Я хочу верить, и не знаю, что значит верить, но я хочу как-то верить, потому что я страдаю. Я бьюсь головой о железо и говорю:

— Я верю.

Ты, который как-то есть и которого я, никогда не смея отвергнуть, отвергнуть только потому, что хотел правды, прости меня за то, что я хотел правды. Прости меня за то, что я ничто, и ложь, и грязь, и Ты не можешь хотеть, чтобы я страдал.

Две крупные слезы выступили и побежали у него по щекам.

— Право, пригласили бы батюшку, — сказала сиделка, близко нагнувшись, и вытерла ему слезы. — Ведь это что же… Это ведь ничего не значит.

— Хорошо, — сказал он ей глазами и подумал: — То, что я называю ложь, есть ложь вообще, для людей, которые живут, или, лучше сказать, для человечества, которое никогда не умирает, а для меня, для того, который непременно умирает, эти ложь есть, на самом деле, нужная правда.

И эта мысль его поразила.

Сиделка опять поправила и даже подтянула косынку и убрала со столика лекарство и посуду. Очевидно, она готовила что-то для прихода священника.

И то, что она делала, не было ложь, а была нужная, необходимая ему его маленькая правда, правда этого одного и самого важного момента его жизни.

Она покрыла столик беленькой салфеткой, потом пошла долго ходила и принесла серебряный образок с золотым венчиком без киота и поставила его на столе, прислонив к ширме. Потом принесла лампадку. Лампадка была зелененькая и, когда она ее зажгла, от нее стал падать бледный и ласковый зеленый свет.

«И эта зелененькая лампадка, и этот свет, и эта тихая радость, которая распространяется от этого света, и все, и есть моя теперешняя правда», — думал Гуляев.

За ширмой раздались громкие мужские шаги. Вошел дежурный доктор. Он пощупал пульс и спросил сочувственным голосом: