Читать «Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.» онлайн - страница 160
Автор неизвестен
Но удивительно ли это? Сами писатели демонстрируют неуверенность, производят впечатление людей, разрывающихся между желанием еще раз
Подобный синтез — разумеется, не эпического характера, — вероятно, лучше всего удался Хандке в повести «Послеобеденное время писателя», которая не случайно представляет собой в то же время и внутренний, доверительный отчет о процессе писания. В общем и целом, оглядываясь на 80-е годы, я оценил бы «Записные книжки» Хандке выше романов и повестей. Это, кстати, один из случаев, когда, как я понял сегодня, я недооценил книгу в моем очередном годовом обзоре литературы, — сегодня «История карандаша» 1982 года кажется мне одной из значительных книг десятилетия. То, как в ней раскрывается внутренний мир писателя, тайники его тонкой, почти психопатической души, оказало — вместе с «Парочками, фланерами» Штрауса — определяющее влияние на немецкую литературу 80-х годов.
Теперь напрашивается вопрос, который Ханс-Йозеф Ортхайль (в опубликованном в 1985 году собрании эссе «Приманка, добыча и тень») в связи с романным циклом Петера Вайса «Эстетика сопротивления» и примыкающими к нему «Записными книжками» формулирует следующим образом: «Может быть, «Записные книжки» отражают новые связи, может быть, в них берет слово большинство участников того движения, которое выступает против замкнутости «произведения», может быть, в них конкурируют друг с другом созданные одним писателем две литературы?»
Итак, «повествование о повествовании». Уже в середине 60-х годов Райнхард Баумгарт назвал так лекцию, в которой он рассматривал тенденции новейшей немецкой литературы от Грасса до Йонзона в контексте современной мировой литературы. В начале 1988 г. швейцарский автор Гуго Лёчер подхватил — сознательно или случайно — эту формулировку и свою лекцию по поэтике назвал «Повествовать о повествовании». Редко когда удавалось подобрать более меткое название, редко когда в университетах и институтах делалось больше докладов по поэтике, чем в прошедшие годы. «Были столетия, внесшие в литературу что-то новое, — например, роман, или short story, или сталинский эпос, — вздыхает Кристоф Хайн. — Уходящий XX век изобрел новый литературный жанр — лекцию по поэтике».