Читать «Альбатрос над Фисоном» онлайн - страница 134

- Знать, судьба тебе такая, - он покачал головой. - На всё Воля Божья, - стало быть, и твое неверие Ему зачем-то надобно. Промысел Божий иной раз и безбожными руками творится, замыслы Его неисповедимы. Кто ведает, кому неверие - грех смертный, а кому - крест? Не мне судить. Не положено тебе отпущения, коли не веруешь и каяться не желаешь, но, зрится мне, больший грех - оставить душу мятущуюся пред мукой смертной без попечения пастырского. Любовь выше Закона, а Господь милостлив и всемогущ, и всё в Воле Его. Разве не в силах Его спасти неверующего? - и махнул ручищей. - Так и быть, возьму грех на душу, а твои - отпущу, против воли и Закона.

Колыхнулась расшитая крестами епитрахиль, и зазвучал бас в разрешительной молитве - '...властию Его мне данною, прощаю и разрешаю...'.

...После ухода священника в камеру заглянул дежурный.

- Абон, у тебя ужин сегодня... - и лысый майор-здоровяк помялся, - ну, в общем, последний. Можешь заказать что хочешь. Положено так, традиция, мы ж не звери. Сыров амарнских не обещаю, но остальное - достанем. Ну и спиртного нельзя.

- Спасибо, не нуждаюсь, - Элай потер лоб, он вдруг почувствовал, как страшно устал, внезапно и резко.

- Ну смотри, дело хозяйское, - и потопал к соседней камере.

- Верно, сынок, - поддержал усатый конвойный, возясь с ключами. - На плаху надобно налегке идти. А то обделаешься на полное пузо. Повидал уж.

Когда дверь закрылась, и Элай понял, что откроется она теперь только на эшафот, что остался один, и теперь уж до самого конца (свиданий с родными им не полагалось), холодной змеей вползла в душу прежняя тоска. Камера была без окон, и горела лампочка под потолком, но он почти физически ощущал, как сгущаются там, за стенами, сумерки над городом, как гаснет свет над миром, и по мере того сгущалась тьма на сердце.

Его вновь зазнобило, слабость придавила к нарам, и ужас, могильный ужас, сжал грудь. Один! Совсем один! Пред ликом пустой и равнодушной вселенной, под мертвыми пустыми небесами! И впереди - лишь смерть! Ужас от беспредельного одиночества, оставленности, ужас перед Грядущим охватил его. И так захотелось человеческого лица, голоса, взгляда, что готов был барабанить в дверь, - хоть кого! лишь бы не один!

Горела лампочка, света хватало, но Элай видел, как выползает из углов колышущаяся, извивающаяся мгла, как затапливает камеру мрак, как погружается мир - его мир! - в темную, беспросветную пучину. Мрак, всюду мрак! Всюду холод и темь! И Смерть стояла за плечом, дышала тленом, касалась ледяными пальцами. Вились над ним, кривлялись и хохотали серые мороки, раскачивая перед глазами веревку с петлей, и Элай судорожно, начиная задыхаться, хватался за шею, почти реально ощущая, как стягивается на горле удавка, как хрустят и ломаются позвонки.

Он пытался бороться, противостоять, он стискивал зубы и взывал к гордости, мужеству, но уже знал - не совладать! Ужас гнул и ломал, его бил озноб, трясло, корчило. И в отчаянии, плохо понимая, что делает, опустился он на грязный пол и взмолился сам не ведая кому. И просил лишь об одном - дать сил! Только сил! Сил выстоять в эти часы, когда обступили его духи Бездны, и выстоять завтра - на рассвете, чтобы встретить смерть, как подобает человеку. Сил выстоять перед надвигающейся Тьмой...