Читать «Алле-гоп!» онлайн - страница 19

Славке было больно. К концу «сессии» он почти висел на кожаных петлях, так как напряжение в ногах с ожиданием каждого удара и сжатость зубов, чтобы не кричать, не унижаться, вымотали и высосали все жизненные силы. Он даже не понял, что прекратился свист, прекратились эти стыдные огненные дуги по заду и по спине. Он ещё и не дышал. Но вдруг почувствовал, что его поднимают, подтягивают вверх за подмышки, высвобождают руки, и сразу же закололо «газировкой» в отёкших ладонях. Его несут куда–то на плече, осторожно и ласково поддерживая за голый зад. Его укладывают на кровать спиной вверх. А потом магическая влага волшебными движениями рук распространяется по тем жжёным линиям, по тем полосам злобы, что горели на нём. Ох, какое это удовольствие. «Кто меня лечит, кто этот благодетель, что меня гладит и жалеет, кто меня щекотит и целует в поясницу, там где не полоса, а целый цветок боли? Спасибо ему…» — бредил Слава, он с трудом повернулся, чтобы поблагодарить за помощь, но осёкся. На его кровати рядом с ним на коленях сидел чёртов Влас, этот богатенький фашист, что целый день мотал ему нервы. Сейчас Влас не выглядел гневным и холодным, даже наоборот, несколько растерянным и встревоженным. Но Славику было насрать на новый облик своего мучителя:

— Ты ответишь за это, — прохрипел он. — Долбоёб!

Северинов наклонился близко–близко к Славе, захватил губами мочку уха, оттянул её, отпустил и сказал, задевая губами, в висок:

— Это был «один»…

Десять хУли-хупов на одного человека! Перед вами выступали мастера оригинального жанра: один на матах, другой против матов!

========== Номер четвёртый: «С переодеванием и связыванием» ==========

Опять в семь тридцать. Опять срывается одеяло и категоричное: «Живо встал!» И самое удивительное: никакого смущения и виноватости по поводу вчерашней плётки, вчерашних нежных рук на чужом теле и поцелуев в область поясницы. Как будто ночь истирает память. Славик издал горестный стон и, не поворачиваясь к истязателю, произнёс:

— Объявляю забастовку! Меня будут бить, а я бегать как послушная собачка? Хера с два!

— Одевайся! Я сейчас сделал вид, что не слышал твои слова. Мы идём на пробежку. — И стоит, разглядывает голого парня, наверное, удостоверяется, что не осталось следов от плётки и от поцелуев. Но они остались: красные полосы на белом теле и проклятое ощущение горячей гладкой кожи на губах и на ладонях.

— Я не пойду никуда! Я болен! — И свернулся зародышем, демонстрируя только спину, задницу и упрямый затылок.

— Пойдёшь! — Влас подхватывает это голое тело под шею, опрокидывает на бок, хватает под коленями и поднимает на руки. И сам испугался от такого своего напора и решимости: слишком гладкое тело, слишком неохота отпускать из рук, слишком близко голубые глаза, Власу показалось, что они совсем не заполнены страхом или протестом, они притягательно хитры. С трудом он сбросил Славика на ноги и подтолкнул к креслу, на котором качалась аккуратно сложенная спортивная форма. Тот забубнил что–то на своём, на гопниковском, языке и начал–таки одеваться. Всё чистое, трусы опять в пакетике, и вновь «Calvin Klein». Под финал облачения на запястье несчастного Славика замкнулось кольцо от наручников с длинной цепочкой.