Читать «Аленкин клад. Повести» онлайн - страница 115

— Такой чистой и красивой реки, как наша, — утверждал он, — во всей России, пожалуй, не найдешь. Летом весь город на лодках и катерах по Шексне путешествует. А какие у нас пляжи! А леса! А сколько рыбы в Шексне!..

Вечерняя заря угасала быстро. Светлые сумерки, подкрадываясь откуда-то из-за почерневшей стены лесов, опускались над городом. В скверике на площади Металлургов Иванов остановился и предложил закурить. Мы свернули с бойкой дорожки под тополя, присели на скамейку. На столбах мягким светом вспыхнули электрические фонари. Зеленый уголок сразу ожил, повеселел.

— Да, вы о Кубани меня спрашивали, — вспомнил Константин Александрович. — Дважды довелось там побывать. Один раз, когда отступали через Кубань в горы, второй раз, когда наступали.

Иванов закурил, помолчал и тихо добавил:

— Ездил я недавно в Шахты. Помню, в сорок втором там преградили нам дорогу женщины с детьми на руках и в голос: «На кого ж вы нас спокидаетэ?..» Двое суток мы дрались за Шахты. Танками нас, изверги, смяли. Я ведь на войну попал мальчишкой. Шестнадцатый мне в ту пору шел…

II

…Константин Иванов, возвращаясь с отцом на лодке с рыбалки, босыми ногами упирался в прохладное днище «Ласточки» и сильными гребками весел гнал ее вниз по реке.

— Летчиком, значится, думаешь стать? — уточнял отец.

— Истребителем.

«Возьми теперь Костю голой рукой — ошпаришься! — завидовал сыну Александр Федорович. — А давно ли я его шпандырем драл? То по верхним перилам железнодорожного моста на руках ходил, гопник, то с них вниз головой в Шексну мырял… Все с хворобой какой-то высотной боролся. Эх, сынок! Мне бы твою долю. Да я бы в первые механики на пароходе вышел!..»

Александр Федорович раскурил трубку, задумался. С высоты прожитых лет половина жизни ему показалась длинной ухабистой дорогой. И тянулась она точно в дремучем лесу. В молодости он гнул спину на клочке земли, и лес валил, и плоты по Шексне гонял… Но нужда-злодейка не отступала. Только на пароход было кочегаром нанялся — империалистическая война грянула.

Домой Александр Федорович с империалистической вернулся с тремя крестами на груди и с осколком в легких. Тешил себя надеждой: «Можа, кобыленку дадут. Землицы рожалой десятинку…» Не век же ему, слуге царя и отечества, бедовать. Думы — думами. Жизнь — жизнью. Мать георгиевского кавалера с сумой по миру ходила, отец и сестренки умерли от голода… А власти? Пьяный староста, когда к нему пришел русский герой дровишек казенных выпросить, заспорил с писарем: «Хошь невидаль поглядеть? Вот ему, Лександру-то Иванову, я жалую телегу дров. И ён, Лександр-то, телегу с дровами на взлобок вывезет! Мерину не взять, ён — попрет! Правда, Лександр?»

…Солнце выкатилось из-за стены зеленых елей. Шексна подернулась белесой дымкой. Александр Федорович за короткий путь к пристани вспомнил, как хватил старосту табуреткой по голове; вспомнил острог, побег, первый отряд череповчан-красногвардейцев в Смольном, земляка Антина Берестова, который со слезами на глазах читал святые для мужиков слова: «Помещичья собственность на землю отменяется безо всякого выкупа…»