Читать «Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика» онлайн - страница 16

— Прекрати, Залфейка, — покровительственно промолвил утомленный Лёдник. — Это всего только интересный дорогой автомат для развлечений богачей. Уверен — если бы не хворь, князь просто пригласил бы меня помочь запустить эту штуку. У пана Кароля Радзивилла вон золотой павлин есть, который ходит и хвост распускает. Какие тут могут быть тайны, кроме меха­нических?

— Возможно, и так. — тихо промолвила Саломея. — Но ты сам расска­зывал мне историю пражского Голема. И я чувствую, что лучше всего было бы тебе взять топор, порубить эту куклу вдребезги да утопить в Вилии.

— Нервы у тебя расшатались, Залфейка! Сделаю тебе на ночь отвар льви­ной травы. — Лёдник прижал к себе жену, поцеловал ее в лоб.

— Все, идем. А ты, кот мартовский, — сурово взглянул на Прантиша, — пойдешь с нами. И переселишься с этих пор в наш дом. Теперь ежедневно, как стемнеет, — чтобы был в комнате! Ясно?

— Ясно. — пробурчал Вырвич. Пани Саломея нахмурилась.

— А что случилось? Почему ты так с мальчиком строго? Пан Вырвич чего-то натворил?

— Потом расскажу. — недовольно ответил профессор, застегивая кам­зол.

А под окном ревели пьяные голоса, будто грешные потомки Адама проси­лись к праведному Ною в ковчег, который вздымается на волнах Всемирного потопа все выше и выше:

— Умер его мость князь Радзивилл! Оплачем великого гетмана! Гуляем, паны-братья, в память щедрого князя нашего!

В опустевшем кабинете смотрела во мрак серыми мертвыми очами вос­ковая кукла в белом парике, украшенном жемчугами, и никто не видел, кроме металлического соловушки, как дернулась ее рука с зажатым в пальцах каран­дашом.

Глава вторая

Рисунок Пандоры

Когда древние греки хотели почтить память умершего, они ставили на его могиле не обычный памятник, а так называемый курос. Обнаженную глиня­ную фигуру эдакого идеального, усредненного покойника. С соответствую­щими пропорциями, со слепоглазым улыбчивым лицом, длинными кудрями, широкими плечами. И правильно, смерть всех уравнивает, зачем потомкам помнить, что были покойники на момент ухода с этого света лысыми, хро­мыми, горбатыми, с отвислыми животами, а годами созерцая надмогильный курос, даже тот, кто когда-то вкладывал в некрасиво разинутый беззубый рот с синюшными губами медный обол — плату Харону, начинал верить, что покойный был именно вот такой — уверенный в себе, улыбчивый красавец и силач.

Ради великого гетмана, виленского воеводы не нужно было лепить гли­няного болвана, чтобы все и каждый представили его сарматским рыцарем без единого порока. Ибо прославления качеств умершего приобретали все большую силу, шляхта друг перед другом состязалась в изобретении витие­ватых определений, чему, ясное дело, способствовала река медовухи, которая щедро лилась за поминальными столами. Сын покойного, его мость Кароль Радзивилл, даже мычать не мог, так упорно топил свое горе. Говорили, что даже подписал, не читая, подсунутую ему ушлым приятелем Богушем дар­ственную на имение Дубинки, ну и много еще чего с погруженным в траур добросердечным князем разные стяжатели вытворяли.