Читать «Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика» онлайн - страница 105

Людмила Ивановна Рублевская

Воскресенье началось с дождя и стрельбы из пушек. Пошли слухи, что в городе уже кто-то заболел, и люди перешептывались, нарушая святую тиши­ну храма.

— Руки покалечишь и как дальше будешь работать? — в сотый раз сказал Прантиш. Лёдник посмотрел на свои ладони.

— Руки жаль, — спокойно согласился он. — Но постараюсь все правиль­но рассчитать, чтобы особенно не повредить. Не впервой. Помнишь слуцкие подземелья? Там куда как хуже было. Заживет. Мазь взял?

— Взял. — напряженно ответил Прантиш, которому было не по себе. Неудивительно: паства Томашова выглядела совсем не так, как в Дракощине, Вильне или Менске. Все в сером, черном или коричневом. Ни париков, ни фижм. Нет благородного шляхетского обычая оголять саблю во время чтения Священного Писания. У женщин платья застегиваются под горло, строгие чепцы — ни одного локона не увидишь. Вон и пани Вайда нарядилась именно так, стоит, кротко опустив глаза, как будто и не надевала никогда модное пла­тье с декольте. Не дай Господь, кто-то узнает, что здесь присутствует девица в мужском костюме.

Парфюмом здешние жители тоже не пользовались, видимо, считая это грехом, особенно во время строгого поста во время эпидемии. Немытые тела воняли так, что делалось тошно. Прантиш привык еще в Подневодье посе­щать баню по крайней мере раз в месяц. При коллегиуме тоже была баня. Ну а Лёдник вообще считал, что по примеру древних греков да латинян мудрый человек должен мыться ежедневно, хоть это, по мнению святош, было страш­ным богохульством. Так можно смыть с себя всю святую воду, что попала на кожу во время крещения! Достаточно менять рубаху и употреблять парфюм. Ничего, что одну из дочерей французского короля заели вши, другой король умер от чесотки, а третий потерял сознание, когда под его окнами проехала карета и разворошила миазмы от накопившихся отбросов.

В Томашове бани, наверное, тоже теперь считались грехом. Так же, как и здоровые белые зубы. Зато глаза прихожан фанатично горели. Это были взгляды людей, видевших чудо спасения и ужас смерти.

Особенно эта неряшливость чувствовалась на фоне чудесного храма, чьи величественные арки сходились так высоко, что казались темным небом. В островерхих окнах сияли витражи тонкой работы, а над алтарем, в круглом огромном окне-розе летел среди лучей, звезд, ангелов белый голубь — Дух Святой. На алтаре, на стенах потемневшие от времени деревянные скульп­туры с вытянутыми пропорциями казались грозными тенями того света.

Вдруг все, как будто кто-то взмахнул над головами лезвием гигантской косы, упали на колени. Собор был такой громадный, что Прантиш не мог толком рассмотреть таинственного приора — а это приветствовали именно его. Зато голос был слышен отлично — благодаря отменной акустике. Голос зачаровывал, владычествовал, ему хотелось подчиняться.

В начале литургии процессия мистрантов подошла к каменному возвы­шению с распятием, окруженному внушительной позолоченной цепью. Цепь торжественно опустили, затем сняли тяжелый, вышитый золотом покров с мраморного столбика под распятием — в столбик был встроен серебряный кружок, реликварий с останками святого апостола Фомы.