Читать «А. Н. Островский. Полное собрание сочинений в двенадцати томах. Том 3» онлайн - страница 37
А. Н. Островский
Турусина. Вижу, мой друг. Извини меня. Я очень дурно сделала, что взяла на себя заботу устроить твою судьбу; я вижу, что это мне и не по уму и не по силам. Располагай собой, как хочешь, я тебе мешать не буду.
Машенька (тихо). Мой выбор уж сделан, ma tante. Турусина. И прекрасно. В нем ты не обманешься, потому что он ничего хорошего и не обещает.
Курчаев кланяется.
А этих приживалок я прогоню непременно. Крутицкий. И заведете себе других? Турусина. Не знаю.
Мамаев. Прикажете продолжать?
Турусина. Уж теперь продолжайте, все равно.
Мамаев. «Человеку Мамаева, за то, что привез ко мне своего барина обманом, пользуясь его слабостью к отдающимся в наймы квартирам, — этому благодетелю моему три рубля. Чувствую, что мало». Тут дальше разговор со мной, совсем не интересный. «Первый визит Крутицкому. Муза! Воспоем доблестного мужа и его прожекты. Нельзя довольно налюбоваться тобой, маститый старец! Поведай нам, поведай миру, как ты ухитрился, дожив до шестидесятилетнего возраста, сохранить во всей неприкосновенности ум шестилетнего ребенка?»
Крутицкий. Ну, довольно! Это пашквиль... Кому приятно?..
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Те же и Городулин, потом Глумов.
Мамаев (не замечая Городулина). Позвольте, тут я вижу несколько слов о Городулине. «Городулин в каком-то глупом споре о рысистых лошадях одним господином назван либералом; он так этому названию обрадовался, что три дня ио Москве ездил и всем рассказывал, что он либерал. Так теперь и числится». А ведь похоже!
Крутицкий. Похоже! Вы про себя-то прочтите, похоже ли написано.
Городулин. Вы находите, что похоже?
Мамаев. Ах, Иван Иваныч, я вас и не приметил. Посмотрите, как нас тут расписали.
Городулин. Кто же этот современный Ювенал? Мамаев. Мой племянник, Глумов.
Турусина. Отдайте, Иван Иваныч, эту рукопись автору и попросите его, чтобы он удалился незаметно.
Входит Глумов, Городулин почтительно подает ему дневник.
Глумов (принимая дневник). Зачем же незаметно? Я ни объясняться, ни оправдываться не стану. Я только скажу вам: вы сами скоро пожалеете, что удалили меня из вашего общества.
Крутицкий. Милостивый государь, наше общество состоит из честных людей.
Все. Да, да, да.
Глумов (Крутицкому). А вы сами, ваше превосходительство, догадались, что я нечестный человек? Может быть, вы вашим проницательным умом убедились в моей нечестности тогда, как я взялся за отделку вашего трактата? Потому что какой же образованный человек возьмется за такую работу! Или вы увидали мою нечестность тогда, когда я в кабинете у вас раболепно восторгался самыми дикими вашими фразами и холопски унижался перед вами? Нет, вы тогда готовы были расцеловать меня. И не попадись вам этот несчастный дневник, вы долго, долго, всегда считали бы меня честным человеком.
Крутицкий. Оно конечно, но...
Глумов (Мамаеву). Вы, дядюшка, тоже догадались сами, а? Не тогда ли, как вы меня учили льстить Крутицкому?.. Не тогда ли, как вы меня учили ухаживать за вашей женой, чтобы отвлечь ее от других поклонников, а я жеманился да отнекивался, что не умею, что мне совестно? Вы видели, что я притворяюсь, но вам было приятно, потому что я давал вам простор учить меня уму-разуму. Я давно умнее вас, и вы это знаете, а когда я прикинусь дурачком и стану просить у вас разных советов, вы рады-радехонь-ки и готовы клясться, что я честнейший человек.