Читать ««Царь сердец», или карамзинистский панегирик» онлайн - страница 13

23

Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем. В 20 т. М., 1999. Т. 1: Стихотворения 1797—1814 годов. С. 228. В дальнейшем ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием в скобках тома и страницы. Нельзя не подчеркнуть, что из 672 стихов «Певца во стане…» Александру I посвящена только одна 12-строчная строфа.

24

По мнению исследователей, оно представляет собой новую жанровую разновидность — высокое гражданское послание (см.: I: 723).

25

Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла…: Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII — первой трети XIX века. М., 2001. С. 295. Далее ссылки на это издание даются в тексте в скобках.

26

К сожалению, до сих пор не откомментирована библейская и литургическая символика текста.

27

Ср. первые строки: «Когда летящие отвсюду шумны клики, / В один сливаясь глас, Тебя зовут: Великий!»

28

Это подчеркнуто в описании коронации: «державная десница», «багряница», «венец», «пламенная в руке твоей держава».

29

Полагаем, что образ северного Германа (Арминия) в строке «К ним Герман с норда нес свободы знамена» — это тоже своеобразное напоминание о топике державинского стихотворения «На рождение в Севере порфирородного отрока». Ср. также: «Раздались Громовы звуки,… / Растворен судеб чертог» у Державина — и «священный храм при громах растворился» у Жуковского и др.

30

См.: «Ниспосылаемый им <Провидением> Ангел разрушенья» (I: 367); «О Провидение! Твоя Россия встала, / Твой Ангел полетел» (I: 370); «Ты от Небес молил благословенья… / И Ангел их, гремя, на щит Твой низлетел» (I: 371).

31

Самое «скользкое» место здесь: «Во сретенье Тебе народы потекли, / И вайями Твой путь смиренный облекли» (I: 371), которое А. Зорин интерпретирует однозначно: «Вступивший в Европу русский император прямо уподоблен Спасителю», т. е. Христу (Зорин: 291). Однако обратим внимание на то, что перед этим у Жуковского сказано: «Как к возвестителю небесной благодати», т. е. Александр вступает в Европу как вестник спасения, которое дарует Небо (что также вполне отвечает мистическим настроениям Александра, о которых подробно пишет А. Л. Зорин). Поэт явно осторожен с подобными двусмысленными конструкциями. Один раз Александр в тексте назван спасителем («…спасителем грядет / Твой Царь к низринувшим Царей Твоих столицу» — I: 374), но этот случай никак нельзя трактовать как уподобление Христу.

32

Об Александре говорится: «В Себе весь свой народ Ты в руку Провиденья / С спокойной на Него надеждой положил» (I: 367), а о Наполеоне: «Сказав: нет Промысла! гигантскою стопою / Шагнул с престола он» (I: 368).

33

При этом и здесь есть уточняющая предшествующая строка: «Уполномоченный от неба судия —/ О, сколь…» (I: 376).

34

То, что для Жуковского это не случайно, доказывается аналогичным ходом развития мысли в «Орлеанской деве» (см. об этом в нашей статье).

35

Величие Александра, изначально Жуковским декларированное, это, конечно, величие военных побед, которым уделено достаточно внимания. Причем, вопреки исторической правде, конечно, поэту известной, царь изображен как полководец, не покидавший поля битвы. Ср.: «Зря бодрого Тебя впреди Твоих дружин» (I: 371) и особенно «свидетельство», приписанное воину, участнику сражений: