Читать ««Корабль изуверов» (скопцы-контрреволюционеры)» онлайн - страница 18

Ковров и Жаркова так и говорили о себе:

— Мы призваны на земле жить для бога и ловить души из житейского омута…

«Жатва» эта снималась обычно во время летнего отпуска работниц. Жаркова приводила вновь принятых к Коврову. А Ковров препровождал их дальше на станцию Вруда, к какой-то неустановленной следствием «Христине Петровне»…

* * *

На скамье подсудимых есть еще один обвиняемый — старый скопец Павел Григорьев, бедняк-крестьянин со ст. Суйда. Однако, когда очередь допроса доходит до него, то становится ясным, что этот «скопец трех печатей» (у Григорьева вырезаны даже оба соска) стоит здесь перед судом, не как виновник, а как обвинитель — суровый, непримиримый, ничего не забывший.

Рассказ его явился, пожалуй, наиболее ярким моментом всего процесса. С характерными подробностями, мучительно и медленно воскрешая в своей памяти этот роковой для него час, Григорьев поведал суду о том, как 26 лет назад один кронштадтский скопец уговорил его подвергнуться операции.

Когда стихла первая острая боль, истекающий кровью Григорьев понял весь непоправимый ужас совершившегося и, заплакав, сказал своему «духовному отцу»:

— Ты сделал меня нечеловеком навек!..

С этим сознанием Павел Григорьев прожил всю жизнь. Оно на всю жизнь связало его волю и его судьбу. Оно тлело, не сгорая, в его жутких воспоминаниях:

— о вонючей смоле, которой «пророк Андрей Яковлевич» заливал ему свежую кровавую рану;

— о «свинцовом гвозде», который на долгие месяцы вогнали ему, Григорьеву, в изувеченное тело;

— о змеиной ласковой злобе, которая таилась в ответе «пророка» на горькие жалобы оскопленного:

— Первого встречаю такого гордого, как ты!..

Сказал, благословил и исчез — навсегда…

А Григорьев остался лежать на полу, в кровавом тряпье, чувствуя, как стихает, притупляясь, как входит в тело его навсегда — на всю жизнь — неразлучная, неисцелимая боль…

— И до сих пор еще мучают меня порой нечеловеческие страдания!..

Так признается сегодня человек, молчавший двадцать шесть лет…

Страшной пустотой безысходности прозвучали на суде слова старика Григорьева:

— Раз я такой — горе-неволя заставляет меня поддерживать связь со скопцами: для меня нет другой среды, а одиночкой жить — мне не под силу…

И всетаки: так-ли это в действительности?.. Может быть, только сейчас, вот здесь, в зале суда, Павел Григорьев впервые понял, что и это было — заблуждением: что в жизни своей он, трудовой крестьянин, бедняк и калека, всетаки был и оставался одиноким, навсегда чужим в среде лавочников и кулаков, что его «братья во христе» на деле были его злейшими классовыми врагами.

Может быть, только теперь на закате лет, на краю близкой могилы, этот человек понял и различил, с кем ему в действительности по пути и где его настоящая классовая родная семья, которая не знает «одиночек» и в которую не закрыта дорога ни одному трудящемуся бедняку.

* * *

Такова правда о скопчестве и о скопцах…