Читать ««Как я сделался писателем?» (Нечто вроде исповеди)» онлайн - страница 6

Отрадно нам видеть участие ваше В развитии слабых умов, Оно для питомцев всех радостей краше, Как солнце для вешних лугов. Оно поощряет сильнее стремиться К возвышенной цели наук. Восторг просвещения и в вас пробудится, Для славы откликнется звук. И наш просвещенный, монарх наш державный Найдет в нас усердных сынов, Достойных питомцев Руси православной, Надежду и с верой — любовь. Порадуйтесь с нами, отцы и родные, Пролейте молитву к Творцу, Что мы в этом храме пьем чары святые С Любовию к Богу Отцу… Наш ум развернется и свет просвещенья Зажжется, как пламень в груди…. Теперь же мы просим от вас снисхожденья — Не будьте к нам слишком строги…

Я привожу здесь эти пустозвонные стихи как образчик официального вдохновения нашего руководителя в области родной литературы. В этом руководительстве, очевидно, нельзя было найти ничего поучительного и увлекающего. Сам Пуф (как мы звали нашего учителя) представлялся нам в виде пустой, потешной книги, к которой никак нельзя было относиться серьезно.

Таким образом, весь мой гимназический курс прошел бесследно для моего литературного развития. Из всех моих товарищей не нашлось ни одного, который относился бы к русской литературе с любовью. Из всех книг, которые в эту пору удавалось мне прочесть или просмотреть, ни одна не захватила ни моего внимания, ни моих симпатий.

Мы сидели втроем на первой скамейке. Я в середине, а по обеим сторонам от меня сидели гимназисты, которых фамилия начиналась с буквы «Б». Справа сидел сын ремесленника-стекольщика, крайне добрый, рассудительный малый, относившийся ко мне с искренней привязанностью. Но у этого товарища не было никаких «Anlagen» к художественным вопросам. С одной стороны, его занимало все религиозное и нравственное, а с другой — все практическое, утилитарное. Сосед мой слева, высокий и очень скромный малый, был такая непосредственная бездарность, от которой всякая художественная тенденция отскакивала, как от резиновой пробки.

Сзади меня, на следующей скамье, сидел один гимназист весьма живого характера, который интересовался литературой, но только весьма своеобразно. Небольшого роста, крепкий, здоровый, с круглым лицом, с большой головой, на которой коротко остриженные волосы торчали ежом, он был в постоянном саркастическом настроении, которое изощрял на других гимназистах, преимущественно на моем соседе, или на собственном соседе, Гогулине, очень симпатичном уродце с огромными горбами на груди и на спине. Из всей литературы он постоянно отыскивал скабрезные или порнографические места, и если это были стихи, то выучивал их наизусть и цитировал при всяком удобном и неудобном случае. Разумеется, я весьма благодарен судьбе, что такое отрицательное направление не привилось ко мне.