Читать ««Белое дело». Генерал Корнилов» онлайн - страница 199

Теперь, после всего пережитого — братоубийственной гражданской войны, репрессий сталинщины, периода застоя,— дореволюционная Россия иногда рисуется, видится в благостных картинах. Но разве исторично смотреть на прошлое сквозь толщу тяжелых наслоений того, что произошло потом? Разве не исказит такой взгляд «чистоту», подлинность восприятия? Не есть ли это взгляд через запотевшее, замутненное стекло?

Лучший исторический источник — русская литература, творения наших великих писателей от Пушкина и Гоголя до Чехова и Горького. Какой же в их произведениях предстает русская жизнь, сдавленная «оковами самовластья»?

Александр Блок был поэтом, пожалуй особенно обостренно чувствовавшим и осознававшим «ход истории» и «исторический момент». В 1909 г. он писал матери после того, как совершенно потрясенный вернулся домой с чеховских «Трех сестер»: «Это — угол великого русского искусства, один из случайно сохранившихся, каким-то чудом пе заплеванных углов моей пакостной, грязной, тупой и кровавой родины... Несчастны мы все, что наша родная земля приготовила нам такую почву — для злобы и ссор друг с другом. Все живем за китайскими стенами, полу-презирая друг друга, а единственный общий наш враг — российская государственность, церковность, кабаки, казна и чиновники — не показывают своего лица, а натравливают нас друг на друга».

Можно сказать: эти слова продиктованы поэтической эмоциональностью Блока. Но вот ум не менее нравственно чистый, но, может быть, более хладнокровный. В. Короленко писал об эпохе последних лет царизма: «Общественная мысль прекращалась и насильно подгонялась под ранжир. В земледелии воцарился безнадежный застой, нарастающие слои промышленных рабочих оставались вне возможности борьбы за улучшение своего положения. Дружественная народу интеллигенция загонялась в подполье, в Сибирь, в эмиграцию...»

Такие вот горькие слова, и таково было восприятие многих честных, порядочных людей, болевших, страдавших за свою страну и свой народ. Отсюда начиналась борьба за новую, свободную Россию. Жизнь складывалась так, что новый «пятый год» был, по-видимому, неотвратим... Но надо быть справедливым: уже первая революция показала суровый, грозный лик восставшего народа — униженного и оскорбленного,— ультралевизну, экстремизм некоторых революционных групп, вставших на путь террора. И многие из тех, кто еще вчера причисляли себя к противникам самодержавия, испугались этого лика. Тот же П. Струве в эмиграции писал: «Начиная с декабря 4905 г., с момента московского вооруженного восстания — как бы ни оценивать политику правительства в период 1905—1914 гг.—реальная опасность свободе и правовому порядку грозила в России уже не справа, а слева...» Но, по словам Струве, ни либеральная оппозиция, ни власть не поняли, не осознали этого. И перед лицом «низовой стихии революционного максимализма», поднимающего «низы», они не пошли по пути взаимных уступок, причем со стороны оппозиции эти уступки, как считал Струве, «должны были быть гораздо более глубокими и решительными, чем со стороны исторической верховной власти».