Читать «Палисандровая кровать госпожи Альдоби» онлайн - страница 6

Госпожа Альдоби уже была в курсе всех секретов его прошлого, когда впервые пригласила его попробовать питу с острой приправой «схуга», которую принесла из дому. Когда поставили свадебный шатер — «хупу», Нафтали замер, услышав глухое гудение неоновых ламп. Канализационные воды внезапно поднялись, угрожая прорвать пол. Он в испуге давил стакан ногой. Раз и еще раз. Тетки госпожи Альдоби от радости издали традиционное завывание. И Авраам Залкинд — тот самый Авраам Залкинд, который приехал из «Шорашим» засвидетельствовать перед раввином, что Нафтали холостяк — присоединил к ним свой голос.

Товарищи из «Шорашим» тоже не хотели отказываться от свадебного торжества. Залкинд пытался объяснить Нафтали, что лучше всего — как показал опыт диаспоры — назначить его на понедельник. Напрасно Нафтали пытался объяснить ему, что ни он, ни его будущая жена не в том возрасте, когда люди обычно женятся. Но товарищи заупрямились: кибуц не допустит, чтобы подобное событие прошло незамеченным. Как обычно по такому случаю, старожилов-основателей кибуца пригласили в комнату Калмана Ямита, вечного холостяка. Извлекли бутылки водки, селедку, соленые огурчики. «Ключник» притащил копченую колбасу из холодильного помещения, все умоляли госпожу Альдоби попробовать всего понемножку. Когда сердце Нафтали потеплело от водки, он внезапно сказал: «Когда мы спустились в канализацию, нас было четверо, поднялся же наверх я один». Кто-то толкнул его ногой и запел: «Не говори, что идешь в последний путь»^[1]. Но другие его не поддержали, а присоединили свои пьяные голоса к голосу Калмана, мягкому и медленному, столь похожему на голос странника, заблудившегося в густых лесах. Нафтали сказал: «Поляки кричали: они еще живы, проклятые жиды! Собачья кровь! И вызвали немецкий патруль: мол, здесь они, крысы! — Нафтали на миг замолк, затем продолжил — Это было, когда я в первый раз пытался подняться из канализационного колодца, мы тогда еще были вчетвером».

Госпожа Альдоби попыталась встать, чтобы выйти. Глотнуть свежего воздуха. Сигаретный дым резал ей глаза. Душил. «Я должна», — шептала она, но Нафтали сжал ее руку как будто тисками, и никто этого не видел. Кто-то поднял тост за годы лесной жизни. Залкинд внес поправку: «За лесную жизнь». Но Нафтали стал настаивать: «За жизнь погибших в канализационных колодцах». Залкинд заржал пьяным смехом. Нафтали продолжал рассказывать, пытаясь перекричать шум празднества: «Немцы открыли люки, перекрывающие воды реки, и затопили нас, как мышей». Залкинд порывался спеть польскую похабную песенку в ритме мазурки. Остальные отставили стаканы и начали хлопать все вместе, отбивая такт. Нафтали встал, обхватил бедра жены, прошептал ей на ухо: «Спляшем во имя жизни умерших». Она выскользнула из его рук и уселась на землю. Ритм хлопков ускорялся, ноги стучали, хриплые рты выкрикивали песню. Нафтали неуклюже отбивал такт ногами, стоя перед женой, редкие волосы цвета льна прилипли к потному лбу. «Я не хочу!» — в отчаянии трясла головой госпожа Альдоби. Но он обхватил ее снова за бедра, притянул к себе, и ноги его тяжело топали по полу. «Не хочу я», — умоляла она, но Нафтали крепко держал ее в объятиях. «Мы обязаны танцевать!» — убеждал он. Но она закричала тонким, полным страха голосом: «Я не из ваших, слышишь?! Верни меня домой немедленно!»