Читать «XV легион. Последний путь Владимира Мономаха» онлайн - страница 4

Все труднее было держать в руках солдат. Каждый носит теперь золотой перстень и считает, что делает вам одолжение, служа под орлами. Но что скажет август, узнав, что Аррабону взял XIV легион? Броситься вперед с одной конницей? Нет, это было бы опрометчиво. И легат тяжело вздохнул.

Что замышляет на востоке август? Вечно у него грандиозные планы, которые он никогда не доводит до конца. Впрочем, что можно было ждать от жалкого беглеца во время войны с ценнами? Одно дело мечтать о далеких походах и подражать Александру, другое – организовать легионы для тяжелой борьбы с парфянами. На что способен кривляка, заставивший всю республику статуями Ганнибала? Человек, который не постеснялся убить брата на руках у матери.

Цессий вспомнил, как он видел Каракаллу в Британии, грузно сидевшего на коне и надзиравшего за переходом армии по гатям через каледонские болота. А потом в Риме, куда Антонин привез священную урну с прахом отца. Легат вспомнил лавры, крики толпы, фимиамы, тяжесть триумфальных арок. Это был единственный раз, когда он был в Риме, провинциал, уроженец Сирмиума, всю жизнь проведший в легионных лагерях, сначала на Востоке, а потом в Британии, в Лютеции, в Лавриаке.

Шел пятый год с того дня, как облачился в пурпур август Антонин Марк Аврелий, прозванный Каракаллой по названию тесной галльской одежды, которую иногда носил император, имевший пристрастие к иноземным одеяниям. Так на рейнской границе он носил германский плащ и делал прическу на варварский манер, чем приводил в восторг батавов и свевов, служивших в римской коннице.

По примеру отца, август всячески добивался любви легионов. На театре военных действий он ел и пил, как простой солдат, а при возведении лагерных укреплений первым брался за лопату и первым бросался в воду при переправе. Иногда, взвалив на плечо легионный орел, под тяжестью которого сгибались и привычные гиганты–орлоносцы, он нес его на протяжении многих миллий. Поистине была достойна удивления его выносливость, с которой он переносил тяготы военной жизни! Но он не имел счастья в воинских предприятиях. А между тем над Римом собирались черные тучи.

Над римским миром вставала страшная заря третьего века. Самый воздух был насыщен тревогой, сомненьями, смертельной усталостью. Уже смерть изображали не в виде Медузы, а прелестным гением, грациозно опустившим к земле потухающий факел жизни. Императорский пурпур был запятнан братоубийством, кровосмешением. Предупреждая о буре, шумели германские дубы. Пронзительные ветры летели с далеких скифских полей. Верблюды кричали в пределах Парфии.

Но империя еще была прекрасным зданием. Даже враги Рима, презиравшие его мораль и институции христиане, фанатичные иудеи, насмешливые александрийцы или подышавшие латинским воздухом варвары, отдавали должное римскому величию. Еще нечем было бы заменить божественную организацию, законы и дороги империи.

На тучных египетских полях колосилась пшеница. В Каппадокии паслись табуны кобылиц. На блаженных холмах скудеющей Италии зеленели классические лозы. На сияющих морях покачивались корабли, нагруженные хлебом, папирусом, мрамором, амфорами с вином и оливковым маслом. Они ходили за Геркулесовы Столпы, в туманную Британию, на остров Тапробану, где зеленеют пальмовые рощи, даже в Индию, даже в далекую страну шелковичных червей, где текут в неведомые моря мутные реки, а храмы увешаны фарфоровыми колокольчиками. Караваны римских меркаторов доходили до пределов Эфиопии и до таинственных африканских озер. Там римляне впервые увидели носорогов.