Читать «XV легион. Последний путь Владимира Мономаха» онлайн - страница 34

– Спорят. Пишут стихи.

– Стихов и у нас сколько угодно. Но не видно что–то новых Марциалов.

При одном упоминании Марциала Скрибоний просиял. Марциал был его любимцем. Виргилиан посмотрел на Скрибония с нежностью. Оба были поэты, их связывала долголетняя дружба, не остывшая в трехлетней разлуке. Виргилиан ценил его тонкий вкус, требовательность, неподкупность. Скрибоний не писал хвалебных од за башмаки, за один золотой или за плащ, как делали многие. Скрибоний ворчал и на Виргилиана, уверяя, что тот пишет слишком нежные стихи, а век нежности, по его мнению, прошел безвозвратно. Но это обстоятельство не охлаждало чувств Виргилиана.

– Да, я понимаю тебя, – вздохнул Виргилиан, – Марциалов что–то не видно.

– А главное, – приподнялся на локте Скрибоний, – нет надежды, что все переменится к лучшему. Ни пламенных слов, ни величественных характеров. Рим стал деревушкой.

– Ну что ты говоришь! За три года столько понастроили!

– А к чему? Построят еще тысячу колонн или триумфальную арку. А какой в этом толк?

– Рим будет прекраснее, – засмеялся Виргилиан. – Мало красоты в этом удручающем однообразии. И везде жалкое подражание великим. Скучная риторика…

– Послушай, Тит, – назвал собрата Виргилиан первым именем, – а что если бросить все – Рим, книги, удалиться к варварам, под сень северных дубов… жить в хижине?..

– Боюсь, что и там нам будет скучно. Но что ты видел на Востоке?

– Об этом потом. Я хочу знать, что делается в Риме. Что делает Порфирион?

– Все пишет бесконечные комментарии.

– Марий Максим?

– Сочиняет историю.

– А этот кому подражает? Тациту?

– Скорее, Светонию. И другие – пишут, пишут… Моря чернил. И ни одной новой метафоры! А Серен Саммоник пишет стихами о врачевании болезней! Разве это стихи? Прячут руки в складки тоги и пересчитывают на пальцах количество слогов. Перепевают друг друга. Пишут о богах, потому что мода на благочестие. Пишут о гибели и смерти, а сами мечтают хорошо пообедать. Нет никого. Оппиан умер…

– Я видел его гробницу, когда был проездом в Аназарбе.

– И в Аназарбе был?

– Да. Я даже запомнил надпись на гробнице. Послушай! «Я – Оппиан. Я стяжал бессмертную славу. Но ревнивые парки и жестокий Плутон похитили в расцвете сил глашатая муз».

– Неплохо, хотя слишком пышно. Он писал о рыбках и слонах, но из него мог выйти толк.

– А помнишь, Скрибоний, как он читал стихи перед Юлией Домной? Думал ли он, что его ждет чума в Аназарбе?

– А как он писал о ловле птиц! Откуда у него была эта точность глаза, такое чувство природы! – умилился и Скрибоний.

– Гробница его, – продолжал Виргилиан, – из мрамора, осенена кипарисами. Так и подобает лежать поэту. Но в Аназарбе никто не читал его стихов. Показывают гробницу, как достопримечательность, проезжающим, но ни один не потрудился поинтересоваться поэмой об охоте.

За дверью послышался женский смех, грудной; волнующий. Гармоничный голос произнес:

– Я заплачу хозяину завтра. Будь спокоен!

Голос так не вязался с убожеством гостиницы, что Виргилиан спросил:

– Кто это?

– За дверью? В гостинице остановились бродячие комедианты. Это, вероятно, Делия. Она живет за стеной.