Читать «Tom 5. Вчерашние заботы» онлайн - страница 196
Виктор Викторович Конецкий
— Курить охота, — сказал громила-патриций, оторвался от глазка и лег поверх одеяла на койку рядом со мной, потер фантастические шрамы и мирно зевнул.
— Автомат? В упор, что ли? — спросил я.
— Пулемет, — рассеянно ответил громила.
Он не врал и не шутил.
Древний и чужой спал за стенами вытрезвителя город. Низкорослые дома, ограды из булыжников, черепичные крыши, еще оставшиеся кое-где. И метельный ветер выкрутасит по улочкам, сотрясает окошко за решеткой, бьет в стекло обледеневшими ветками акации, доносит слабые гудки буксиров или локомотивов…
Ветры вихрят с Азовья, торосят льды в проливе. На студеном мелководье сбита, утоплена, искорежена навигационная обстановка — буи, вехи, бакены; чертыхаются сейчас гидрографы, ждет их впереди нудная работа…
Хорошо все-таки, что судьба с детства приучила к казенным домам.
Хорошо все-таки в тепле и в чистой койке, когда за окном метель и штормовой ветер.
Ну вот, друг ситный, думал я, пошел ты в моря и океаны на охоту за мифами, не можешь ты без мифов, не сидится тебе на Петроградской стороне, — получай теперь обычную реалистическую прозу, изучай ее в Тмутаракани, в Тмутаракани, в Тмутаракани…
— Не спи, кум, — сказал громила. — Тебе утром башку надо чистую иметь, а так заспишь и не выспишь.
— Тоже верно, кум, — сказал я и открыл глаза.
Перед важным делом лучше вовсе не спать, нежели спать коротко. Это космонавты умеют спать в любой миг по самоприказу и получать таким макаром свежесть. А я таким макаром получаю вялость.
Для утреннего визита в горком и поисков справедливости лучше было обойтись без сонной опухлости. И так физиономия после двух недель адской работы в Керчи напоминала печеное или гнилое яблоко.
Громила сел на койке. Он был лыс, и синий блик бродил по его корявому черепу. Морщины уже давно обжились на его лице, нашли свои точные места, закрепились, обозначая склонности, пережитые страсти, пороки и святости сложными, трудными для быстрой расшифровки иероглифами. Из иероглифов глядели темные маленькие глаза и усмехались довольно безмятежно.
— Давно облысел? — спросил я.
— Начавши пить, по волосам не плачут, писатель.
— Что, слышал, как они меня сделали?
— Слышал. Прижала тебя супруга-жизнь, кум. Взяли тебя ребята в ерши. Ну, Стас вроде чуть очухался. Давай-ка его в постельку уложим. Мне одной рукой несподручно было. Еще отбивается, а здоров як бык.
— Здоровей тебя?
— Куда мне. Страшной силы человек Стас.
Страшной силы человек был очень тяжелым, но никакого сопротивления не оказал.
Он уткнулся в подушку и заплакал.
— Воды ему надо, — сказал я. — Весь рот запекся.
Громила пошел к дверям и постучал аккуратно, согнутым пальчиком. Открыл Степанов.
— Сведи до лейтенанта, Павло Михалыч, — попросил громила.
— Иди, — сказал Степанов.
Они, видно, давно были спокойно знакомы.
В дверях опять щелкнул ключ.
А меня повело метаться из угла в угол. Калоши спадали, метаться в них было невозможно. И потому удалось взять себя в руки и уложить в койку, и заставить вспоминать что-нибудь постороннее, прошлое.