Читать «Газета День Литературы # 127 (2007 3)» онлайн - страница 71

И вот пробили мы лопатами тропинёшку в зыбуне – получилась траншея по пояс; и стал я топить по заведённому порядку. Но только упустил из виду, что неожиданно оттеплило на воле, сырая сизая мгла повисла в воздухе, с крыш каплет, брёвна баенные отпотели, лавки отсырели. Эх, кто бы надоумил с вечера подбросить в топку охапку берёзовых поленцев, чтобы просушить стены… Калил, калил я баенку, наверное, костёр ополовинил, столько дровья извёл, и парилку-то вовремя закрыл, и веники-то замочил, кажется, сделал всё честь по чести, чтобы не втоптать себя в грязь перед друзьями-пересмешниками. И уже впотемни с дворовым фонарём отправились мы гуськом на помывку, растелешились, нырнули в парилку, зажгли свечу в стоянце; расселись мои друзьяки соколами на полке, приказывают сверху: "Ну-ка, друг Личутин, подкинь ковшичек, а мы испробуем свежего парка!" И приготовили веники. Зачерпнул я из котла кипяточку, плеснул на каменья, а от них лишь – пшик, и какая-то сырь пеленою развесилась в бане, ничего толком не видать и с потолка тут закапало, запоточило на наши головы. Ещё раза два пытался я пробудить бессердечную каменицу, вдохнуть в неё жизни, но только залил водою. И свеча тут сгасла. На ощупку, кой-как окатились – да и скорей в избу. И не столько напарились – сколько угорели, намерзлись, аж посинели, сидючи на полке… Посыпалось тут насмешек на мою грешную голову – не со злого сердца, но язвительных; и то ладно, хоть нашёлся повод посмеяться и выпить. Ведь кто на Руси после бани не примет рюмашку водчонки? Как говорят в народе, только Иисус Христос – у него руки приколочены, да телеграфные чашечки, что висят на столбе вниз головою.

И пока сидели за столом, поджидая, когда наши женщины вернутся из бани, зародилась в моей голове подозрительная мысль, что кто-то вадит нами, строит злые козни, ставит в Новый Год подножки одна за другою, чтобы мы пали рылом в снег, да больше и не выбрались из него. Не иначе как черт хвостатый, незаметно проскользнув в подоконье нашей избёнки или в полые двери, все наши добрые намерения ретиво перечёркивает…

А тут и наши женщины вернулись с помывки с охами да стонами: напились, бедные, угару. На Ларисе лица нет. А спальное её место было на кухонном столе, то она тут же взлезла с помощью Бондаренко на своё ложе, ручки на груди скрестила, собралась помирать. С сердцем дурно, щёки – мел, глаза ввалились, обочья почернели – отходит наша подружия. Эх, забегали мы вокруг, как у новогодней ёлки, стали пособлять, отхаживать каплями. Лариса лишь вяло отмахивалась ручонкой да пристанывала, дескать, отстаньте, дайте спокойно помереть. А что нам-то делать? До больницы не докричишься, связи нет, дороги нет, света нет. Эх-ма, Русь ты, великая да бескрайняя, да могучая, при пьяном, диком самоуправе-вознице. Далеко ли укатишь при безумном кучере?