Читать «Эмансипированные женщины» онлайн - страница 226

Но партия что-то не клеилась, партнеры то и дело отвлекались и вели разговор о предметах, не имеющих отношения к благородной игре.

— Не хотел бы я быть на месте Евфемии, — говорил майор. — В лазарет идет девка!

— Зато богатство, имя, — прервал его ксендз.

— Что толку в имени, когда муж никуда негодящий? То-то будет сюрприз для нее!

— Да, с сестрицей… Что говорить, чудачка.

— С братцем шуточки будут похуже.

— Не болтали бы вы глупостей, майор! Вот уж злой язык! Как вынете трубку изо рта, так непременно скажете гадость!

— Небось помоложе были, тоже болтали глупости.

— Никогда! — возмутился ксендз, хлопнув кулаком по столу. — Никогда, ни в викариях, ни будучи ксендзом.

— Это потому, что викарий не знал, а ксендзу не дозволено, — ответил майор.

Ксендз умолк и уставился на шахматную доску.

— А теперь, милостивый государь, вот какой сделаем ход, — сказал он и, взяв двумя пальцами слона, поднял его.

В эту минуту на улице послышался шум, кто-то как будто кричал: «Горим!» Затем стремительно распахнулась калитка, и в сад вбежал маленький толстяк.

— Доктора! — крикнул он.

— Почтмейстер, — сказал майор.

Это действительно был почтмейстер. Когда он вбежал в беседку, его апоплексическое лицо было покрыто сетью красных жилок. Он хотел что-то сказать, но захлебнулся и беспомощно замахал руками.

— Вы что, с ума сошли? — крикнул на него майор.

— Он подавился, — прибавил ксендз.

— Пустил… пустил пулю в лоб! — простонал почтмейстер.

— Кто? Кому?

— Себе!

— Эге-ге! Ну это уж наверняка осел Цинадровский, — сказал майор и с трубкой в зубах, без шапки, бросился из беседки, а за ним ксендз.

Доктор Бжеский забежал к себе в кабинет за перевязочными средствами и вместе с почтмейстером последовал за друзьями.

Перед почтой стояла толпа мещанок и евреев, к которой присоединялись все новые зеваки.

Майор растолкал толпу и через экспедицию прошел в комнатушку Цинадровского, где запах кожи мешался с запахом пороха.

Цинадровский сидел на койке, опершись спиной о стену. Его полное лицо обвисло и стало желтым, как воск. Один почтальон стоял в остолбенении в углу между мешками, другой, заливаясь слезами, уже успел разорвать Цинадровскому рубаху на груди и стаскивал с левой его руки сюртук и жилетку.

Майор споткнулся об огромный почтовый пистолет, валявшийся на полу, подошел к койке и посмотрел на Цинадровского. На левой стороне груди у чиновника виднелась рана размером с пятачок: края раны были рваные, посредине запеклась кровь, алой струйкой стекавшая на пол.

— Э, да он ранен! — произнес ксендз.

Майор повернулся и подтолкнул ксендза к койке.

— Он умирает, — буркнул старик, не вынимая трубки изо рта.

— Не может быть…

— Ну-ну, делайте свое дело, ваше преподобие!

Ксендз задрожал. Опершись рукою о стену, он наклонился над раненым и, пригнувшись к его лицу, вполголоса спросил:

— Каешься ли ты в грехах всем сердцем, всеми силами своей души?

— Каюсь, — хрипя, ответил раненый.

— Каешься по любви к богу, творцу своему и избавителю, против которого ты согрешил?

— Да.

Почтальон, стоявший подле койки, плакал в голос, майор бормотал молитву.