Читать «Семья и школа» онлайн - страница 96

Домашние моего приятеля, конечно, приняли в замёрзшем мальчике живейшее участие. Его вымыли, накормили, одели.

И когда он был сыт и совсем отогрелся — мы с приятелем приступили к допросу.

Сколько ему было лет, — мальчик не знал и даже самому вопросу удивился. На вид — лет шести-семи.

— Ты где же живёшь?

Он смотрел на нас с удивлением.

— Ну, прошлую ночь где ночевал?

— Прошлую? В тверской.

— А позапрошлую?

— Позапрошлую? В арбатской.

— А раньше?

— Летом? Летом — на кладбище.

— Откуда ж ты теперь?

— Теперь? В Дорогомилово ходил. Мне там калошу подарили.

— У тебя, что же, есть отец?

— Батька в замке сидит.

— А мать?

— Мамка стреляет.

Просит милостыню.

— Настреляет и пропьёт.

— Братья у тебя есть?

— Брат — жулик.

— Сестра?

— Сестра…

Тут он кратко, точно и ясно одним словом определил, чем занимается его сестра.

И это безо всякого цинизма. Он сказал «слово» так, как мы говорим:

— Инженер… учительница… адвокат…

Совершенно деловое определение профессии. И только.

Оставалось только спросить у мальчика, у которого отец живёт «в замке», насчёт будущего.

— Ты что же делаешь?

— А так.

— Воруешь?

Он отвечал деловым тоном:

— Не. Я ещё мал. На тот год в «форточники» возьмут. А воровать, когда выросту.

Мы положили этого «опасного для общества человека», несомненно, будущего вора, быть может — грабителя, кто знает, даже убийцу с целью грабежа, — спать в дворницкую.

— Завтра позаботимся об его судьбе! Устроим…

Наутро к приятелю явился дворник:

— Пожалте за сапоги и за стекло.

— Как так?

Дворник вышел на дежурство и запер спавшего ребёнка в дворницкой. Мальчик проснулся, выбил стекло, стащил стоявшие на виду около кровати сапоги и исчез.

Он рассуждал по-своему.

— Ежели сапоги стоят, — глупо было бы не украсть.

Когда я явился «устраивать судьбу» мальчика, и приятель рассказал мне о происшествии, мы, по русскому обычаю, занялись самобичеваньем.

— Вот мы всегда так! Начнём хорошо, а кончаем, Бог знает, как! В дворницкую, без призора, ребёнка положили спать?! А! Делать, так уж делай. Не мог я положить его у себя в квартире?!

— Ну, он бы, вместо сапог, часы сволок. Только вся и разница! — заметил я.

— Ты скептик! Молчи уж лучше!

Хотел бы я знать, где теперь этот мальчик?

Уже на Сахалине или ещё не на Сахалине?

А мою совесть беспокоит один вопрос:

— А действительно, не удалось ли бы нам спасти мальчика от этого, если бы мы не сдали его на хранение дворнику?

Второй раз я занялся филантропией в одном из южных городов.

В местных газетах промелькнула заметка, что судилась какая-то баба-босячка: она не только просила милостыню с малолетнею дочерью, но и торговала ею.

Бабу присудили за прошенье милостыни к аресту.

А девочка?

Девочка так и останется у этой «матери»? И отбыв свой срок, «мать» опять начнёт ею торговать по-прежнему?

Да что ж эта девочка, исключенье, что ли? Не существует ли целого промысла?

Я вооружился парой босяков, знавших все притоны как свои пять пальцев, и пошёл с ними по ночлежным домам и трущобам.

Я разыскал и узнал такие вещи, что приходилось спрашивать себя:

— Да что это? Бред? Кошмар? Я сплю? Я с ума сошёл?