Читать «SACRE BLEU. Комедия д’искусства» онлайн - страница 68
Кристофер Мур
— О, cher, — сказала она. — Не стоит себя недооценивать.
— В смысле?
— Ничего. — И она отплыла в другой зал смотреть Тёрнеров и Констеблей — «барашков и барашки», как ей нравилось их называть.
Вообще-то она была щедра. У Люсьена нет ни шанса на то, чтобы раздражать так, как это умел Микеланджело Буонарроти. Прежде всего, Люсьен в душе очень мил. Он добрый и щедрый человек, и если не считать чуть избыточных сомнений насчет своего мастерства живописца, от которых он вообще-то писал только лучше, его восхитительно не отягощали никакие муки совести или ненависть к себе. То ли дело Микеланджело.
Флорентинец был примерно ровесником Люсьена, когда она впервые к нему пришла. И, как и Люсьен, непосредственно с Красовщиком он дела не имел. Она его нашла в Риме — он как раз писал «Положение Христа во гроб», запрестольный образ для церкви Святого Августина. В мастерской он был один, как это случалось частенько.
А она была совсем юна — широко распахнутые глаза и свежее личико, в крестьянском длинном платье с низким вырезом и не слишком уж тугой шнуровкой. Она принесла краски — свеженатертые, разложенные по бараньим пузырям, скрученным до нужного размера и перевязанным кетгутом, в корзинке, выложенной суровым полотном.
Художник даже не оторвался от работы.
— Пошла прочь. Я не люблю, когда мне мешают.
— Прошу простить, маэстро, — ответила она с поклоном. — Но кардинал меня попросил принести вам эти краски. — Он же для Церкви писал, наверняка тут где-то кардинал и затесался.
— Какой еще кардинал? У меня свой красовщик. Ступай отсюда.
Она подползла ближе.
— Я не знаю, какой еще кардинал, маэстро. Я не смею и взгляда поднять, когда ко мне обращается князь Церкви.
Наконец он на нее взглянул.
— Не зови меня «маэстро». Когда я вот этим вот занимаюсь. Я же даже не художник, я скульптор. Дух я отыскиваю в камне, меня направляет длань Господня. А краской работаю лишь ради служения Богу.
«Ну вот, еще один», — подумала она. Флоренцию пришлось покинуть именно потому, что она потеряла Боттичелли — тот сдался своей религиозной совести, распаляемой этим маньяком, доминиканцем Савонаролой и его Кострами тщеславия. Мало того, что сам Боттичелли припал к лону Церкви, он швырнул в огонь и свои лучшие работы,
— Простите меня, но мне нужно доставить эти краски, иначе меня накажут.
— Ладно, ладно. Оставь тогда тут.
Она подступила к трехногому табурету, на котором он сидел, и медленно опустилась на колени, не выпуская из рук корзинки, — и при этом очень постаралась, чтобы из-под юбки высунулось колено, оголилось бедро, а весь перед платья распахнулся. В этом положении она просидела, по ее прикидкам, вполне достаточно, а потом робко заглянула снизу в лицо художника.
А тот на нее даже не смотрел.
— Ох, ну ебать-и-красить, — произнесла она по-английски, ибо считала этот язык наиболее приспособленным для ругани. — Ты на меня, блядь, даже не смотришь. Ты что — педрила?
