Читать «Великий охотник Микас Пупкус» онлайн - страница 71

Так в тревоге да заботе добрался я до бочки, залез внутрь и уснул. И на беду забыл поплотнее притворить оконце. Проснулся утром, а Чюпкус вокруг бочки носится, лает-заливается, будто ко мне под матрац кто чужой забрался. Протер я глаза и обомлел: лежит в гнезде яйцо голое, миска перед гнездом перевернута, утиные перья ветер носит, а на полу дохлая лиса валяется, язык из пасти вывалился, и не дышит.

— Поделом тебе, хищница ненасытная, — рассердился я, схватил лису за хвост и вышвырнул наружу. А сам уселся нож точить. Обдеру, думаю, с лисы шкуру, шапку себе знатную сошью.

Вышел из бочки, глядь туда, глядь сюда, а лису поминай как звали. Стукнул я себя по лбу: провела, обхитрила меня лукавая, как маленького вокруг пальца обвела. Сожрала она утку, бока раздулись, и не смогла лиса протиснуться в окошко. Вот и прикинулась мертвой, дожидалась, пока я собственными руками вызволю ее из неволи.

— Чтоб ты, хищница, век не наедалась! Чтоб ты, хитрюга, в первую ловушку попалась! — кляну я лису на чем свет стоит, а сам по лесу бегаю, по дуплам шарю, утке замену ищу. Полдня метался, пока наконец удалось вытащить из дупла чуть живую сову. Приволок ее в бочку, посадил в гнездо, сверху хворосту навалил, чтоб как в дупле было, оконце плотно занавесил, чтоб свет не проникал, лупоглазой не мешал.

Только сова совой и останется. Где ей высидеть орленка! Никудышная из нее наседка: катает яйцо по гнезду, как шайбу по льду, и так и сяк примащивается, положит голову на яйцо и сны про мышей смотрит. Она отдыхает, а я по лесу шастаю, мышей, словно кот, ловлю и лупоглазой ношу.

"Нет, — думаю, — эдак мы не то что орла, синицу, и ту не высидим". Выбросил я сову вон и на ее место в гнездо аиста посадил.

Только аист не лучше совы оказался: посидел немного, обогрел ноги, выпрыгнул из гнезда, набок его свернул и вышагивает по бочке. Походит-походит, станет на одной ноге и задумается: то ли аист из яйца появился, то ли яйцо из аиста, никак решить не может.

Видно, старый холостяк попался.

Вышел я из терпения, прогнал аиста, купил по случаю у проезжих цыган индюка. Он-то и высидел орленка.

Не прошло и недели — вылупился ненасытный малютка. Продолбил скорлупу, высунул наружу лысую голову и сразу же, не умывшись, не поздоровавшись, рот разинул, да так, что легкие и желудок рассмотреть можно. Давай, мол, корми. Пищит отчаянно и рот все шире разевает. Ни глаз, ни самой птицы не видать, одна глотка разинутая.

Кормил-кормил я его, все не мог накормить досыта, все ему, ненасытному, мало и мало. Лопал за троих, а рос только за себя, хитрец. Стал он подрастать, вылез из гнезда, по бочке вперевалочку заковылял, ахнул я от удивленья. Что за диковинное создание! Вроде орел и не орел. От аиста ему достались длинные красные ноги, от утки — перепончатые лапки со страшными изогнутыми орлиными когтями, от индюка он унаследовал расфуфыренный хвост, голос — от курицы, глаза — от совы, от орла-батюшки — хищный клюв, от орлицы-матушки — могучие крылья.