Читать «Газета День Литературы # 98 (2004 10)» онлайн - страница 53

В повести ставятся самые болезные вопросы нашей жизни. Почему простому человеку начинает казаться, что всё главное происходит и решается где-то там, вдали от его дома? Почему он становится одиноким в мире, расширившимся до пределов? Почему — чувствует свою никчёмность и бесполезность в общем вихревом кружении жизни? Издержки быстрого роста нашей эпохи?.. Вот о чем вопрошает писатель, бережно исследуя деревенское бытие шаг за шагом времени.

Сначала исконность жизни, привычность и традиционность ее уклада: "…жили-были мы именно такими, какими нам выпало жить да быть", — начинают восприниматься деревенскими жителями как выпадение из современного мира: "…подозрительными своими глазами мы замечали вдруг, что и на телеэкране всё уже давно имеет посторонний для нас смысл; вот мол, глядите, никто в этом фильме не поднимается в пять часов утра, чтобы управиться со скотиной, топить печь. Никто не выходит в поле, чтобы гнуться там весь день под тяжким пламенем зноя…".

Так подспудно к героям повести приходит ощущение, что они живут не так: "Какие мы люди!.. Разве теперь так живут, как мы?.." Они видят, что их жизнь мельчает, съеживается (в деревне осталось не более двадцати дворов): "…раньше вокруг одной картофелины семь человек садились, а теперь ешь не хочу. А кормить некого!" Баба Олёна говорит о деревне: "Мы доживаем…"

Годы их жизни пролетают как одна минута, "не оставляя следа в памяти, не застревая в сердце". Деревенские жители чувствуют себя утопающими во времени, бессильными выбраться на поверхность: "Год за годом проваливалось время — неслышное, беспамятное. "Слава Богу, живем!" — иногда восклицал кто-нибудь, как из глубокой ямы, из этих вот лет, уныривающих без следа". Пульс их жизни становится как будто слабым и вялым — безрадостно знать, что завтрашний день в основном повторит сегодняшний, шаг за шагом по пути, неотличимом от уже пройденного: "Песок о чугунок шуршал — шурш, шурш, шурш, — не гудела бы еще и дорога, кинула бы чугунок о землю баба Олёна, потому как казалось ей, что уже даже у времени нет охоты двигаться дальше". Замечательный образ "шуршащего" времени, уходящего в песок, в никуда.

Но рядом, не переставая, гудела дорога, и это постороннее для деревни движение жизни все-таки "хлестануло" и по ней, размыло ее, "так речные струи смывают с гладкого песчаного дна ненужный им бугорок".

Каждый из героев повести в этой "размытой" реке жизни выплывает по-своему: кто-то привычно гребёт по течению, кого-то закружило на стремнине, другого выбросило на мель, четвертый — захлебнулся, утонул. Баба Олёна умерла, вышли ее года. Трудолюбивого до неистовости Панкратия, не выдержавшего хозяйственного разора, постигло расстройство ума и скоропостижная смерть. Таинственный прохожий, нарушивший покой целой деревни и оказавшийся местным учителем, с нежной романтичной душой, — не выдержав "мерзостей жизни", спился.