Читать «Как читать Платона» онлайн - страница 7

Насколько убедителен создаваемый Слезаком образ Платона — судить читателю предлагаемой книги. Со своей стороны добавим, что если герменевтическое острие книги Слезака направлено против отрицания устной философии Платона, то философское — против попыток релятивистов самых разных толков записать Платона в свои ряды (ведь привлечение на свою сторону Платона, как правило, используется ими для укрепления собственного престижа). Одни из них стремятся выставить Платона неким хайдегге-рианцем, чьим уделом является вечное вопрошание и бесконечное нахождение-на-пути к недостижимой истине, другие — фальсификационистом в стиле Поппера, признающим единственным способом познания дискурсивное мышление с упором на эмпирический опыт, также никогда не приводящее к окончательной истине. Встречаясь с этими и подобными им толкованиями философии Платона, нужно всегда иметь в виду элементарную герменевтическую максиму, которой, по большому счёту, должен руководствоваться всякий добросовестный интерпретатор: учитывать как можно большее число текстов самого автора и сведений об авторе и истолковывать их как можно более непротиворечиво в рамках единой концепции. Тогда придётся вспомнить, что для Платона существуют не только два вида познания — дискурсивное, рассуждающее «обо всех эйдосах» (ticqL Tidvxcuv tojv eibcov, Софист 254c 2), и интуитивное — «созерцание» (0m), но что именно последнее как бы «внезапно» (e£atf{)vr]g) подводит познающего к конечной цели (тцхх; хеЛос;) познания (Пир 210е 3-5)^{. Благодаря по возможности непрерывному созерцанию истины (Федр 249с) философ переживает нравственное и онтологическое преображение — «уподобление богу» (opoioxju; 0еф, Теэтет 176Ь 1). Таким образом, Платон не только далёк от какого бы то ни было релятивизма, но также совершенно чужд широко распространённому в наши дни представлению о «чистой философии», тождественной для всех эпох и выявляющейся после «отцеживания» соответствующей исторической, культурной и религиозной специфики. Философия была для Платона не чисто познавательной деятельностью, но также вполне религиозной. Другим примером искажённого понимания может служить популярная трактовка образа Сократа, которого часто называют чуть ли не основателем критического рационального мышления, забывая о том, что свой приход к философии он воспринимал как религиозное обращение, а философскую деятельность — как форму богослужения (f) той 0£ой AaTQ£ia, Апология 23с 1), и что его «даймонион» подчас оказывал определяющее влияние на его жизнь. Полагать, что Сократ принимал за божество свой «внутренний голос», означает отказывать ему в той самой способности критически и рационально мыслить, олицетворением которой он считается.}

Возвращаясь к Платону, отметим, что вопрос об истине в связи с его философией имеет и другую сторону — как вопрос об истине самой герменевтики платоновского диалога. Ведь Слезак не только изображает Платона знающим истину, но и претендует на то, чтобы знать истину о самом Платоне (хотя бы в границах, определяемых наличием письменных источников). Перед лицом пышно разросшегося ныне релятивизма эта смелая позиция не может не вызывать уважения. Как бы задавая координаты для оценки собственной позиции, Слезак называет в своей книге два имени, которыми отмечены две важные вехи в истории истолкования Платона и в истории герменевтики как таковой. С именем Шлейермахера связано создание герменевтики с непосредственной претензией на истину и свободной от рефлексии по поводу условий своего возникновения и того влияния, которое эти условия оказывают на интерпретацию. С именем Гадамера — появление на свет самореф-лексивной герменевтики, ясно осознающей свою обусловленность текущей исторической и культурной ситуацией. Герменевтика Слезака сохраняет верность методической саморефлексии Гадамера (в частности, при выявлении препятствий к пониманию Платона, создаваемых современным европейским мышлением), однако её пафос, несомненно, сводится к установлению истины о Платоне. Причём главным условием этого является для Слезака гораздо более глубокое, чем у Шлейермахера, доверие к самопониманию интерпретируемого автора и к инициированной самим автором традиции его восприятия и толкования.