Читать «Как читать Платона» онлайн - страница 10

T_A Slezak

Эти предпосылки духовной ситуации эпохи редко подвергаются рефлексии со стороны философов, молчаливо считающих философию «нейтральной». Однако нам следует критически относиться к мысли о возможности «нейтральной» рецепции какой бы то ни было философии — будь то Платона, Хайдеггера, Деррида или Дэвидсона. Ведь иначе мы рискуем попасть в силовое поле чужой мысли и, некритически восприняв её, не только ничего по-настоящему не понять, но и потерять самих себя. Поэтому столь важным является осмысление текущего философского момента через призму собственной, а равно и чужой, истории (в первую очередь истории мысли). Имея за собой серьёзную интеллектуальную и духовную традицию (включая традицию самоосмысления), а также традицию рецепции Платона (хотя и не самую богатую), мы должны попытаться понять, какое значение имеет в этом контексте «новый образ Платона», созданный трудами «тюбингенцев». В отрыве от этой традиции мы не только не достигнем и без того недостижимой цели — понять «чистого» Платона, но построим наше «понимание» в безвоздушном пространстве (а на деле в неотрефлексированном нами пространстве чужой мысли). А на вопрос о том, является ли истина Платона и нашей истиной, русская традиция осмысления Платона (речь идёт именно о традиции — философской и богословской) отвечает с позиций христианского историзма: по существу своему это истина, но истина, исправленная и восполненная в христианстве.

В связи с этим уместно будет привести пример того, как герменевтика Платона, разработанная Слезаком, помогает лучше понять характер отношений платонизма и христианства в их сходстве и одновременно фундаментальном отличии. Проблема письменного и устного у Платона, ключевая в герменевтике Слезака, имеет своё важное соответствие и в христианской традиции. Как мы помним, устное является у Платона сферой подлинного обучения, ведущего к нравственному, а конечном итоге, онтологическому, преображению адепта (к «уподоблению богу»), тогда как письменному здесь отводится исключительно вспомогательная роль. В православной традиции соотношение письменного и устного несколько иное: Писание (уфафг|) считается содержащим всю полноту истины, но, будучи одной из форм Предания (naQabocng), т. е. передачи истины в непосредственном общении, оно может быть подобающим образом воспринято и понято только в Церкви, являющейся хранительницей Предания. Достаточно вспомнить, что сам библейский канон был составлен по критериям Предания. Заметим, однако, что Предание не является обычной традицией передачи знаний, толкований и духовного опыта, но традицией непосредственного познания Бога (т. е. истины как таковой) в общении с Ним. При этом смыслом духовной жизни христианина является не просто изучение Писания, но претворение его в жизнь, что означает не одно лишь нравственное поведение, а становление богом, «обожение» (бёсиспд), т.е. приобретение божественных качеств и свойств при решающем содействии самого Бога. По слову св. Афанасия Александрийского: «Бог вочеловечился, чтобы мы обожились» (Аптод у clq £vrjv0QCO7rr)(7£v, Iva rjpclg 0£OTrotr|0d)fi£v, О воплощении, 54). «Уподобление бшу», как мы помним, было главной целью и для Платона, причём важную роль на пути к этой цели могло играть содействие божества (ср. Теэтет 150d). Но в отличие от Платона, мыслившего «спасение» не всеобщим (оно является уделом лишь избранных философских душ), не окончательным (души вновь и вновь обречены падать из «занебесной области» на Землю), не объемлющим всего человека (но лишь разумную часть его души), христианство говорит о Боге, из любви к людям ставшем человеком, чтобы спасти по возможности каждого человека, спасти навсегда и во всём его душевном и телесном составе — как преображённую личность. В христианстве человек становится богом не созерцая эйдосы в их благоупорядоченности, а подражая воплотившемуся Богу в Его любви.