Читать «Русские исторические женщины» онлайн - страница 541

В ту минуту, когда знаменитый Захар только что подал императрице кофе и, во уважение единственно ее тезоименитства, против обыкновения, не ворчал на нее за что-нибудь, в кабинет вошли прелестный мальчик в рыцарском костюме и миловидная девочка в одеянии сказочной царевны.

Маленький рыцарь, изображая собой богатыря Громкобоя запел, арию:

«Геройством надуваясь»….Императрица не выдержала и тотчас же бросилась целовать прелестного рыцаря. Это был великий князь Александр Павлович.

Тогда выступила маленькая царевна и пропела из роли Локметы:

«Куда захочешь поезжай,Лишь пол лба не разбивай,И током слез из глаз своих.Ты не мочи ковров моих».В Локмете, конечно, императрица узнала Константина Павловича и также осыпала его поцелуями.

В свою очередь, и Громкобой запел свою арию – обращение к спутникам:

«Не надо денег брать в поход,С чужой земли сберем доход:Куда, ведь, рыцарь ни приходит,Везде готовое находит, —Потребна смелость лишь одна!»

Но маленькие актеры не унимались. Взявшись за руки, они пропели заключительный дуэт:

«Пословица сбылась;Синица поднялась,Вспорхнула, полетела,И море зажигать хотела,Но моря не зажгла.А шуму наделала довольно» [15] .Государыня даже заплакала от умиления. Да и Захар, стоя у дверей с салфеткой под мышкой, тоже утирал слезы.

– А знаешь, баба, что мы всего чаще поем? – весело заговорил Константин Павлович, ласкаясь к бабушке: – мы с Сашей постоянно поем:

«Геройством надуваясь»…– Только нам папа не велит этого петь про Густава, – перебил брата Александр Павлович.

– Как не велит? – удивилась императрица.

– А как же, милая баба: папа говорит, что Густав – все же король, помазанник, – серьезно отвечал будущий победитель Наполеона.

– Но, ведь, это шутка, дети, – успокоила их бабушка.

– А мы все-таки, баба, поем «Геройством надуваясь», – поспешил прибавить Константин: – только не про Густава, а про княгиню Дашкову.

– Как про Дашкову? – засмеялась бабушка.

– Да как же, баба! Папа сказал нам, что княгиня Дашкова, «геройством надуваясь», сама побила свиней у Нарышкиных: она, – говорит папа, – храбрее Густава III.

– Ах, дети, дети! – покачала головой императрица: – при вас ни о чем нельзя говорить: вы точно обезьяны – все переймете.

Едва великие князя, одаренные лакомствами и осыпаемые поцелуями бабушки-императрицы, удалились, как в кабинет с сияющим лицом вошел Нарышкин Лев,

– Матушка государыня! Великая и преславная! Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь! – торжественно проговорил он, становясь на одно колено и целуя руку государыни.

– Спасибо, мой друг. А это что у тебя? – спросила императрица, заметив в левой руке Нарышкина какую-то бумагу.