Читать «Нa горных уступах» онлайн - страница 80
Казимеж Тетмайер
Человек он был не лукавый и сам предполагал благородство в людях. Он не сомневался, что мужик знает о награде за его выдачу, но с презрением отвергал мысль, что он может его выдать.
— Спасибо вам, — сказал он просто, уходя из черной избы.
— Не на чем, — ответил мужик, и Собек ушел в белую избу, лег и заснул.
А мужик мигом к войту, войт мигом за мужиками; собралась их толпа человек в двенадцать или больше, — окружать дом было незачем — в окнах везде были решетки. Вошли они все гурьбой в избу, где спал Собек Яворчарь. По разбойничьему обычаю он положил рядом с собой чупагу, но баба еще раньше потихоньку вытащила ее из-под его руки.
Увидев свет и людей, он схватился за чупагу — нет ее. Вскочил с кровати. Но хитрая баба потихоньку по избе горох рассыпала. Поскользнулся он и упал.
Люди насели на него и связали.
Так взяли на Гаркловой горе, за Новым Торгом, Собка Яворчаря, при имени которого, — как говорили, — земля дрожит от страха всюду, где плывет Ваг, Орава, Попрад и Дунаец. Взяли его из за мужицкой и бабьей измены.
А славен он был всюду.
Когда его стали сажать на воз, чтобы везти к старосте в Новый Торг, он сказал мужику, который его выдал:
— Отчего ты не сказал мне, что ты беден, чтобы не делать такого свинства, как выдавать меня? Я бы дал тебе столько же и еще больше, если бы ты попросил.
А тебе, баба, за то, что ты мне гороху под ноги насыпала, стоит в глаза наплевать. Выдать… ну, по городам, по деревням об этом говорили, — у каждого на это право было; и я мог не хвастаться, кто я такой! Эх, чорт возьми! Если б не эти веревки! Я бы тебя, проклятая баба, только в руки взял и уж лучше, чем этих понятых, оттрепал бы чупагой! Но оставайтесь тут с Богом! Мстить я вам не буду; орел ястребу только тогда мстит, когда его у гнезда встретит. А вы моим детям ничего не сделали, да если б и хотели, так ничего бы сделать не могли: после меня ни в одном месте гнезда не осталось. Хотя моих гнезд будет по свету дюжины три, а то и больше. Да и тут, почитай, было бы одно или два, да только мне спать хотелось.
Хотелось ему шляпу набекрень надеть, двинул рукой, да только руки были связаны. Войт, понятые и все мужики дивились его удальству.
— Человече божий! Аль не знаешь, куда едешь? — говорит войт.
— Куда еду, знаю, но и то знаю, что диковинно ехать буду.
— Как?
— Кони меня будут тянуть, а бараны везти.
Но такой страх был всюду перед ним, что за это оскорбление его никто не ударил; напротив, мужики смотрели на него с уважением.
И, может быть, они отпустили бы его, но все присматривали друг за другом и рассчитывали на награду.
Надеялись, что каждому что-нибудь достанется. Гурьбой и на воз сели.
А Собек Яворчарь, только они тронулись, запел.
Бесились они, но бить его не смели; так и ехали — они его проклинали, а он их в песнях ругал. Не доезжая Нового Торга, они уже ничего ему не говорили, дивясь в душе его удальству и дару складывать песни. Он тоже перестал их ругать и пел, словно никого с ним не было.
