Читать «Игра в судьбу» онлайн - страница 8

— Это что, всё? Ты что, издеваешься, да? — искренне возмутился сиплый и, судорожно махнув ножом, выкинул папку из кейса. Глеб согнулся, пытаясь подхватить падающую пьесу, и мужик резко и точно ударил его ребром ладони по шее. На Глеба Серафимовича Маркова обрушилась сверкающая темнота.

Он пришёл в себя через несколько минут, и пополз по тоннелю, ведущему в никуда, собирая и прижимая к груди разлетевшиеся листки, как в далёком детстве собирал и прижимал к себе опавшие кленовые листья. Проулок кончился, упёршись в насыпь, и Глеб пополз на неё, прокладывая в снегу новый тоннель, и полз до тех пор, пока не выбрался на тихо гудящее, вибрирующее полотно. Здесь он поднялся и побрёл прочь от тусклых станционных огней в чернильный мрак ночи. Ему вдруг вспомнился давно забытый стих, и он стал шептать его, как молитву:

— Остаться с пустотой наедине, где в полной темноте звезда не светит, где закричишь, но эхо не ответит и тень не шевельнётся на стене.

Впереди посветлело, и снежинки весело запрыгали в этом, невесть откуда взявшемся, свете. С каждой секундой свет становился всё ярче, превращаясь в сплошное сияние. Глеб счастливо рассмеялся и закричал: «Я иду, Господи!» Тугая струя воздуха налетела на него, оторвала от груди листки, взметнула вверх напечатанные слова, и они поплыли среди искрящихся снежинок. Глеб вскинул руки, то ли пытаясь поймать их, то ли желая присоединиться к весёлому хороводу, но тысячетонный железный зверь ударил его в спину, отбросил далеко вперёд, нагнал, подмял под себя и стал рвать на куски бездыханное тело.

Валёк сидел на ящике перед дымящей печкой и жевал оболочку от колбасы. Справа от него на куче тряпья в горячечном бреду метался Седой. Валёк с ненавистью посмотрел на него и пробурчал:

— Чтоб ты сдох, уголовная морда.

Седого Валёк боялся и ненавидел одновременно. Он прибился к нему четыре месяца назад, в середине сентября, и по началу был безмерно благодарен этому странному подобию человека с холодными, ничего не выражающими глазами и множеством наколок на жилистых руках.

Жизнь с детства Вальку не баловала, но то, что судьба проделала с ним в тот злополучный день, не лезло ни в какие ворота. А всё водка, будь она трижды проклята, да ещё армия, где его научили её хлестать. В армию его забрили поздно, аккурат за три месяца до двадцатисемилетия. Десять лет он был единственным кормильцем обезножившей матери и имел отсрочку, но летом она преставилась, и с осенним призывом Валентин Хороших отбыл служить в железнодорожные войска.

Он рано остался без отца, братьев тоже Бог не дал и, не имея заступника, Валька выработал в себе характер покладистый, был угодлив и несколько трусоват. Служба не была в тягость — возраст стал не только защитой от чрезмерного насилия «дедов», но и привлёк внимание отцов-командиров, поставивших его сначала на отделение, а через год и на замкомвзвода. В первый год их ещё посылали сопровождать воинские эшелоны и Валька однажды сподобился побывать в самой Москве, но потом перевозки как-то затихли и солдатня балдела в казармах, мучаясь от безделья и попивая всё, что содержало хоть каплю спирта. Однажды пришло письмо из деревни. Ему сообщили, что пожар, случившийся у соседа, спалил четыре избы, в том числе и его. Подошёл дембель, ехать было некуда и Хороших остался в армии. Ему присвоили прапорщика, выделили восьмиметровую каморку в домике-развалюхе в военном городке и поставили заведовать складом запасных частей. Жизнь в части постепенно замирала, платили мало и нерегулярно, кормили скудно и прапорщик Хороших радовался, что по службе ему не приходится бывать в солдатской зоне, куда заходить стало просто опасно. Склад постепенно пустел, новых запчастей не поступало и, в конце концов, в огромном ангаре остались только четыре тепловозные оси. Караул со склада сняли, и Вальке стало спокойней без вооружённых пьяных и озлобленных пацанов. Его соседом по дому был прапорщик Равиль Сабитов, сорокалетний испитой татарин, обременённый женой и тремя детьми. Всё это вечно орущее семейство занимало в доме вторую пятнадцатиметровую комнатёнку и люто ненавидело Вальку за то, что он один жировал в своих хоромах. Сабитов заведовал складом пищевого довольствия и регулярно наказывал соседа существенным урезанием пайка. Привыкший с детства жить впроголодь, Валька страдал не столько от недоедания, сколько от самой атмосферы ненависти, поселившейся в его доме, и старался приходить только ночевать, проводя всё время в своей каптёрке при складе. Однажды его осенило, и он робко постучался к соседям.