Читать «58 с половиной или записки лагерного придурка» онлайн - страница 197

Было это в Подмосковном угольном бассейне. Там он познакомился с прелестной женщиной, работавшей в конторе; освободившись, женился на ней и увез в Москву вместе с уже довольно большой дочкой.

Опять писал стихи, даже издал один или два сборника. И однажды, выпивая с Дусей и каким-то приятелем, сказал:

-- Странное дело! О Ленине я могу писать стихи, а о Сталине не получается. Я его уважаю, конечно, но не люблю.

Когда приятель ушел -- я ведь знал его фамилию, знал, но к сожалению забыл -- Дуся заплакала.

-- Если б ты видел, какие у него сделались глаза, когда ты это сказал!

-- А что я такого сказал? Сказал -- уважаю.

Но оказалось, что Сталину этого мало. Приятель вполне оправдал Дусины ожидания, и Смелякова посадили в третий раз, не считая финского раза. Припомнили плен и припаяли кроме антисоветской агитации еще и измену Родине.

Я уже говорил: недолюбливая Сталина, Ярослав Смеляков всегда был и в лагере оставался советским поэтом -- может быть, самым искренне советским из из всех. Послушав наши лагерные стишата, он сдержанно похвалил отдельные места в "Обозрении" и во "Враге народа", но с большим неудовольствием отнесся к "Истории государства Российского". Зло и несправедливо, -- сказал он. Из написанного нами ему понравился только рассказ "Лучший из них".

Смеляков был вторым человеком, который сказал про нас: писатели. Первым был Каплер. И так случилось, что много лет спустя они оба написали нам рекомендации в Союз Писателей.хх)

В стихах самого Смелякова, написанных в тюрьме и в лагере -- их не много -- злобы не было. Только печаль и недоумение; особенно в одном из них -- не знаю, печаталось ли оно где-нибудь, кроме моих воспоминаний. Приведу его, как запомнил:

В детские годы, в преддверии грозной судьбы,

сидя за школьною партой, веснущат и мал,

я в букваре нашу заповедь "МЫ НЕ РАБЫ"

с детскою верой и гордостью детской читал.

Дальше вела меня века крутая стезя,

марш пятилеток над вьюжной страною гремел.

"Мы не рабы и не будем рабами, друзья!" -

в клубе фабзавуча я с комсомольцами пел.

...............(с т р о ч к у не п о м ню)...............

годы я тратил и жизь был потратить готов,

чтобы не только у нас, а на всей бы земле

не было белых и не было черных рабов...

Смело шагай по расшатанной лестнице лет!

К царству грядущего братства иди напролом!

Как же случилось, что я, запевала-поэт,

стал -- погляди на меня -- бессловесным рабом?

Не на плантациях дальних, а в отчем краю,

не в чужеземных пределах, а в нашей стране

в грязной одежде раба на разводе стою,

номер раба у меня на согбенной спине.

Я на работу иду, как убийца на суд -

мерзлую землю долбить и грузить доломит...

И все. Дальше не написалось. Скорей всего, поэту страшно было найти ответ на свой же вопрос: "Как получилось?.." Это было бы крушением его веры, сломало бы соломинку, за которую Смеляков цеплялся до последних дней своей жизни. Даже в Москве -- вернее, в своем добровольном переделкинском заточении -- он выспрашивал у нас с Юликом: ну, а как сейчас на собраниях? Спорят молодые? Или как раньше?..