Читать «58 с половиной или записки лагерного придурка» онлайн - страница 182

"Прототип" был молод, но бородат -- редкое в те времена сочетание. А глаза у него светились невероятной -- так и хочется написать "небесной" -голубизной. Ко мне он проникся доверием, узнав, что я читал и даже помню Евангелие. Я не очень понял, к какой именно секте он принадлежал; на ОЛПе его и двух-трех его однодельцев называли "апостолами". А причина, по какой он попал в карцер, заключалась в том, что по ихней вере работать в субботу -- великий грех. Он и не выходил на работу по субботам, пока об этом не пронюхал Генрих Иванов. Напрасно бригадир пытался объяснить оперу, что сектант труженик, он и за субботу отработает и еще за много дней. Иванов объяснений слушать не стал и посадил "отказчика" на десять суток. Тот безропотно принял очередную несправедливость советской власти, но в карцере объявил молчаливую голодовку. То есть, не объявил, конечно -- раз молчаливая, какое же "объявил"? Просто он не ел полагающиеся на день триста граммов хлеба. Брал и не съедал. Мы пробовали уговорить его поесть: ведь сектанта уже стало, как он выразился "поднимать" от легкости... Или уж отдал бы пайку кому-нибудь из соседей... Но он не отдавал и с тихим упрямством твердил свое:

-- Вот выйду отсюда, пойду к Иванову, положу все паечки на стол и скажу: "Вы, гражданин начальник, мне хлеба пожалели. Нате, возьмите!"

Я вышел из карцера раньше и не знаю, удался ли кроткому мстителю его план -- мы были в разных колоннах. Если удался, боюсь, страдалец за веру по новой загремел в кандей.

А я снова стал ходить на шахту. Года через полтора начальство сообразило построить огороженный колючей проволокой коридор -- от вахты лагпункта до рабочей зоны. А пока что нас каждое утро выстраивали за воротами ОЛПа, пересчитывали и начальник конвоя косноязычной скороговоркой читал "молитву":

-- Внимание, колонна! По пути следования в строю не разговаривать, шаг вправо, шаг влево считаю -- побег; неподчинение законных требований конвоя оружие принимаю без предупреждения" (Почему-то никому из них не давалось простое слово "применяю".)

В конце молитвы вместо "аминь" звучало:

-- Ясно?

В ответ колонна хором должна была орать:

-- Ясно!

Но за семь-восемь лет сидки всем так осточертела эта бессмысленная процедура, что вместо стройного хора зековских голосов начинался кошачий концерт:

-- Я-я-я-сно! Я-яу-сно! Яу-яу!.. -- завывали мы -- и не в унисон, а нарочно отставая на полтакта.

Этот безобидный саботаж, зачинщиков которого обнаружить было невозможно, кончился тем, что конвойные перестали интересоваться, все ли нам ясно. Постановили считать, что ясно.

Как-то раз, слякотной осенью, в ожидании команды "следуй вперед" мы от скуки глазели по сторонам. К домику перед вахтой, где жил кто-то из начальства, направились три офицера. Мой сосед по шеренге Славка Батанин вдруг засмеялся:

-- Хочешь, скажу, кто из них в этом доме живет?.. Вон тот, капитан.

-- Откуда знаешь?

-- А он один перед порогом ноги вытер.

Этот Славка был первым, с кем мы подружились на шахте 13/14. Родом из Горького, он учился в Москве и часто бывал в моем Столешникове переулке -- а конкретно, в том снесенном сейчас двухэтажном доме, где жила Леля, жена нашего Моньки Когана. Там же, оказывается, жила и Славкина возлюбленная. Он рассказал про такой случай: только это они с ней собрались заняться делом, как вдруг звонок. А в том доме -- это мы с Юликом помнили -- на замок закрывалась дверь парадного: внизу квартир не было, на втором этаже -только две. И звонить надо было с улицы -- как в лондонских домах.