Читать «232» онлайн - страница 9

– Мирра!

– … то он лаял бы -- "гав", "гав" и "гав".

– С тобой невозможно разговаривать, Мирра, – сказал Глефод. – Я лучше буду говорить с тем, кто желает меня слушать.

– Да он никогда не слушал тебя, дурачок. Даже теперь он молчит лишь потому, что это портрет, которому давно пора на свалку. Я очень прошу тебя, Глефод: хоть раз в жизни будь благоразумным, выброси этот хлам и, ради всего святого, избавься от знамени. Если его найдут при обыске, то решат, что мы – сторонники династии.

– А разве мы не сторонники династии? – спросил Глефод, рассматривая серебряное шитье на отцовском портрете. Огромный, в человеческий рост, портрет принадлежал кисти придворного художника Ваарда. Художники из рода Ваард, все, кроме последнего, прославились своими портретами Глефодов – всех, кроме последнего. Последний из рода Ваард был так же недостоин своего рода, как и Глефод – своего, поэтому писать картины его не учили.

– Нет, – вздохнула Мирра. – мы не сторонники династии. Мы – всего лишь муж, который притащил домой грязное знамя, и жена, что боится за его жизнь. Ну почему тебе так нужно корчить из себя образцового солдата? Ты же не образцовый солдат.

– Верно, – сказал Глефод. – Но чем меньше я являюсь образцовым солдатом, тем больше я обязан им быть. Даже если быть образцовым солдатом я ненавижу больше всего на свете.

– Не понимаю, – Мирра закрыла глаза. – За всю жизнь он не сказал тебе ни единого доброго слова. Ни единого – только попреки, насмешки и гримасы отвращения на любой твой поступок. В его глазах ты всегда был недостойным, в тебе было ровно столько военного, сколько он умудрился в тебя запихнуть. А я, Глефод, вышла не за тебя-военного. Я полюбила тебя за все, чем ты отличаешься от своего отца. Почему же ты пляшешь перед ним, как жрец перед алтарем? Что он сделал такого, что ты любишь его больше, чем меня?

Теперь вздыхать пришлось уже Глефоду.

– Боюсь, что он не сделал ничего, и я заискиваю перед ним, чтобы он сделал хоть что-то, – сказал капитан. – Но хватит пустой болтовни. Я думаю, он гордился бы мной за то, что я совершил сегодня. И я прошу тебя помолчать, Мирра, потому что мне бы хотелось рассказать отцу о том, что именно я совершил.

– Как хочешь, Глефод, – Мирра зевнула снова и встала с дивана. – Ты можешь общаться с призраками сколько тебе угодно, а я лучше буду на кухне, с вещами, которые можно положить в суп и салат. Я, правда, не уверена, что у меня выйдет сделать и то, и другое – но ты же не нуждаешься в еде, так ведь? Ты же сыт одной своей фантазией о предателе – вот и хлебай ее полной ложкой.

Она ушла, и Глефод остался хлебать свою фантазию о предателе. Он хлебал ее до тех пор, пока она не закончилась, а когда она закончилась, Глефод обратился к источнику своей фантазии – парадному портрету отца.

Полотно изображало Аргоста Глефода в мундире, который в полном соответствии с действительностью полагался ему, как маршалу Гураба. В то же время на портрете отец оставался человеком, верным династии, – и это действительности уже не соответствовало. Как всякое произведение искусства, портрет превосходил реальность еще и тем, что был портретом. Словно зеркало, он отражал чувства Глефода к отцу на самого Глефода, и, разговаривая с холстом и краской, капитан чувствовал, что его понимают и любят. Жена тоже любила и понимала Глефода, но поскольку она была просто женщиной, капитану казалось, будто она любит его меньше, чем мог бы любить отец.