Читать «1812. Великий год России (Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)» онлайн - страница 85

Поставив перед собой цель принудить Царя к миру, выгодному для Франции, Наполеон полагал, что царская власть в Петербурге после стольких дворцовых переворотов XVIII в. не может быть прочной. В самом начале войны он рассчитывал даже на оптимальный вариант своего плана, согласно которому первый же решительный удар «Великой армии» мог привести к тому что Александр I из страха, с одной стороны, перед французским нашествием, а с другой — перед угрозой нового дворцового переворота начал бы переговоры о мире. У берегов Немана Наполеон заявил А. Коленкуру: «Меньше чем через два месяца Россия запросит мира» (19. С. 86). В расчете на скоротечную войну и были сгруппированы еще до перехода через Неман все силы армии вторжения.

Чтобы разобщить и разгромить по частям русские войска, Наполеон осуществил клинообразное выдвижение от Немана на восток трех больших групп «Великой армии»: одну (220 тыс. человек) он повел сам против М.Б. Барклая де Толли, другую (65 тыс.) — под командованием вестфальского короля Жерома Бонапарта — направил против П.И. Багратиона, а вице-король Италии Евгений Богарне во главе третьей группы войск (70 тыс.) «должен был броситься между этими двумя армиями (Барклая и Багратиона. — H. Т.), чтобы не допустить их соединения» (17. С. 274). На север, против корпуса И.Н. Эссена, был выдвинут корпус Ж.-Э. Макдональда; на юг, против армии А.П. Тормасова, — корпуса Ж.-Л. Ренье и К.Ф. Шварценберга. Начиная эту операцию, которая получила название Виленской, Наполеон «думал, что самолюбие русских не позволит им очистить Литву, не дав генерального сражения» (Там же. С. 241). Он же со своей стороны рассчитывал принудить 1-ю и 2-ю русские армии к сражению порознь, не дав им соединиться. «Теперь, — объявил он перед началом Виленской операции, — Багратион с Барклаем уже более не увидятся».

Мы еще вернемся к Виленской операции в следующей главе. Здесь же рассмотрим, когда и почему Наполеон взял курс на Москву. По мере того как выяснялось, что русские уклоняются от сражения и что разбить их армии поодиночке не удастся, он вынужден был менять первоначальный план. Уже в Вильно он будто бы сказал А. Коленкуру: «Мир я подпишу в Москве» (19. С. 90), но это было скорее бахвальство, чем продуманное решение. Решил он идти на Москву не в Вильно и даже не в Витебске, а в Смоленске, после того как Барклай и Багратион соединились и пошли дальше, к Москве. Наполеон уже не мог остановиться ни в Минске, ни в Смоленске, как предполагал вначале, поскольку война принимала неопределенно-затяжной характер, он в ней больше терял, чем приобретал, и боялся, что в подвластных ему странах, а также в самой Франции поднимут головы недовольные его режимом. «…Находясь уже на такой головокружительной высоте и при том непрочном фундаменте, на который он опирался, — писал об этом Ф. Энгельс, — Наполеон уже не мог решиться на затяжные кампании. Ему необходимы были быстрые успехи, блистательные победы, завоеванные штурмом мирные договора…».

Вопрос о том, почему из Смоленска Наполеон пошел именно на Москву, решается просто. Во-первых, к Москве отступали главные силы русских, а Наполеон всегда держался такого правила: «Я вижу только одно — массы неприятельских войск. Я стараюсь их уничтожить, будучи уверен, что все остальное рухнет вместе с ними». Именно эту мысль Наполеона заимствовал К. Клаузевиц в своем тезисе: «Лучший ключ к стране находится в неприятельском войске» (В.И. Ленин так оценил этот тезис: «Остроумно и умно!»). Во-вторых, Наполеон, конечно, учитывал и значение Москвы как исторического центра России. «Если бы я пошел на Петербург, то взял бы Россию за голову, — говорил он, — если бы пошел на Киев, схватил бы ее за ноги, а если пойду на Москву, то поражу империю в самое сердце».