Читать «1812. Великий год России (Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)» онлайн - страница 143

Оставив Курганную высоту, русская пехота отходила за Горецкий овраг (в 800 м от высоты). Барклай де Толли приводил ее в порядок. Два кавалерийских корпуса французов — Латур-Мобура и Груши — пытались развить успех и прорвать столь, казалось бы, истощенную русскую оборону. Русские пехотинцы держались, а тем временем Барклай стянул к Горецкому оврагу свою кавалерию — корпуса Ф.К. Корфа и К.А. Крейца. Началась ожесточенная кавалерийская сеча, в ходе которой обе стороны попеременно опрокидывали друг друга (4. С. 335). Французы потеряли здесь (ранеными) и Груши, и Латур-Мобура, но не смогли взять верх над русскими. Барклай лично участвовал в этом бою, а главное, умело руководил им. Обороняясь и контратакуя, его полки отвратили угрозу прорыва от русского центра. Тем самым Барклай оправдал надежды Багратиона, который, будучи уже раненым, просил: «Скажите генералу Барклаю, что участь армии и ее спасение зависят от него».

Около 17 часов Наполеон прибыл на Курганную высоту и оттуда обозрел центр русской позиции. Отступив к высотам у д. Горки, русские дивизии стояли хотя и поредевшие, но не сломленные, готовые отражать новые атаки. Наполеон знал, что и левое крыло русских, оттесненное за Семеновскую, уже приведено в боевой порядок. Понятовский не сумел его обойти; он занял д. Утицу и Утицкий курган, но здесь и остался, не имея сил для новых атак. Что касается русского правого фланга, то он был надежно прикрыт высоким берегом Колочи и огнем с батарей на Горецких высотах.

Наполеон был мрачнее тучи, глядя на грозную стену русской армии. После стольких побед, одержанных им на своем веку чуть ли не над всеми армиями Европы, после того, как он страстно жаждал этого сражения, дождался его и твердо верил в победу, — после всего этого невесело было ему видеть, что на этот раз желанной победы он не одержал. Не могло быть и речи не только о бегстве русской армии, но даже о ее отступлении: в конце сражения она стояла так же непоколебимо, как и в начале.

О чем в те минуты думал Наполеон? Вероятно, о том, что у него осталось нетронутым ударное ядро его армии — гвардия, 19 тыс. лучших солдат. Маршалы Даву, Ней и Мюрат умоляли императора двинуть гвардию в бой и таким образом «довершить разгром русских» (40. С. 78; 44. T. 1 С. 369). Некоторые историки — например, классик марксизма Ф. Энгельс и постсоветский исследователь В.В. Бешанов — полагают, что, если бы Наполеон ввел в сражение гвардию, русская армия «была бы наверняка уничтожена». Сам Наполеон не был в этом уверен. «Успех дня достигнут, — заявил он в ответ на просьбы маршалов, — но я должен заботиться об успехе всей кампании и для этого берегу мои резервы». Такие авторитеты, как А. Жомини и К. Клаузевиц, оправдывали это решение императора. «Победа была в его руках, — читаем у Клаузевица, — Москву он рассчитывал и так занять; выдвигать более крупную цель, поставив на карту последние силы, по его мнению, не вызывалось требованиями ни необходимости, ни разума» (18. С. 100. Ср.: 17. С. 348, 354).

Русские ждали атаку наполеоновской гвардии и готовились к ней. Но противник больше не атаковал. Только в отдельных местах происходили стычки конницы да гремела с обеих сторон до 20 часов артиллерийская канонада. Начинало темнеть. «Что русские?» — спросил Наполеон. «Стоят на месте, ваше величество!» — ответили ему. «Им, значит, еще хочется, всыпьте им еще!» — в таких выражениях Наполеон приказывал усилить огонь.