Читать «1812. Великий год России (Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)» онлайн - страница 114
Николай Алексеевич Троицкий
Зловещая молва о Барклае расползалась не только в армии, но и в обществе по всей России. «Не можешь вообразить, — писала 27 августа из Тамбова в Петербург М.А. Волкова, — как все и везде презирают Барклая». Царский двор третировал Барклая с досады на то, что он так быстро продвигался по службе, «не имея никакой опоры в близких к престолу лицах», Аракчеев его ненавидел, а сам Царь, хотя и доверял Барклаю, тоже был недоволен его «отступательными движениями» («…С прискорбностью должен был видеть, что сии движения продолжались до Смоленска») и требовал наступать («Я с нетерпением ожидаю известий о ваших наступательных движениях»). Понимали и поддерживали стратегию Барклая лишь единицы, главным образом из числа офицеров (среди них были прославленные партизаны Денис Давыдов и Александр Сеславин, будущие декабристы Ф.Н. Глинка, А.Н. Муравьев, П.Х. Граббе, М.А. Фонвизин), которые, однако, не могли противостоять слишком широкой оппозиции.
Первым оценил трагизм положения Барклая де Толли в 1812 г. А.С. Пушкин, уже после смерти Барклая низко поклонившийся его тени в гениальном стихотворении «Полководец»
Три четверти века спустя профессор Академии Генштаба А.Н. Витмер вновь привлек внимание современников к тому что должен был пережить в 1812 г. Барклай, «зная, что ни один человек из всей 100-тысячной армии ему не сочувствует, что почти все, за редкими исключениями, считают его преступником, изменником». «Я, по крайней мере, — заключал А.Н. Витмер, — не знаю положения более трагического, более достойного пера Шекспира».
В самом деле, что давало Барклаю силы неуклонно, вопреки всем и вся, осуществлять свой стратегический план? Прежде всего уверенность в собственной правоте. Он лучше, чем кто-либо до назначения главнокомандующим М.И. Кутузова, понимал, что отступление в глубь страны, пока враг сохраняет большой перевес в силах, спасительно для русской армии и России. Его «скифская» стратегия позволила сорвать первоначальные замыслы Наполеона, сохранить живую силу русской армии в самое трудное для нее время и тем самым предрешила благоприятный для России исход войны. Поэтому такой знаток «грозы двенадцатого года», как В.В. Верещагин, полагал, что Барклай де Толли — «истинный спаситель России», хотя, конечно, дело не столько в Барклае (или в Кутузове), сколько в совокупности сил армии и народа, мобилизацию которых начал Барклай, а продолжил и завершил Кутузов. Во всяком случае Барклай де Толли, уезжая из армии (уже после оставления Москвы), имел основания заявить: «Я ввез экипаж на гору, а вниз он скатится сам при малом руководстве».
