Читать «15 лет русского футуризма» онлайн - страница 3
Алексей Елисеевич Крученых
А вспомним дофутуристическую революционную поэзию.
и проч.
Конечно, время было другое. Романтическая красивость в представлении о революции была неизбежной. Но горе тем, кто, вместо того, чтобы удержать в своем творчестве революционность и отбросить «красивость» — поступил как раз наоборот.
Горьковские босяки довоенного времени были очень несчастны, очень благородны, но по-своему приемлемы.
По в 1927 г. из-под пера того же Горького выливаются такие, например, строки:
(начало их — слова первосортной проститутки и воровки, платящей своим телом за мешки с казенной мукой)
— «Жалко мне тебя, пропадешь, как птица на пожаре, в дыму. Ушел бы лучше куда в другое место. Ой, всех жалко мне.
И нежными словами матери, с бесстрашной мудростью человека, который заглянул глубоко в тьму души и печально испугался тьмы, она долго рассказывала мне страшное и бесстыдное».
(«Мои университеты», стр. 127. Гиз, 1927 г.).
Это знакомо нам и по Есенину. Вообще — жалел всех, даже кошечек и собачек, а в частности — «в морду хош».
Опоэтизирование воровки и проститутки — как назвать это погружение в тьму души, «хаосы и бездны Мережковского»?!
Вы скажете: да, помилуйте, ведь здесь описывается далекое дореволюционное прошлое. Правильно. Но что же из этого? Ведь пишется-то и издается это сейчас. Ведь подлинно современный, живущий в современности писатель обязан бы привнести в описание какое-то новое отношение к описываемому факту. Вот в этом же 1927 году Маяковский в № 1 «Нового Лефа» укоряет и предостерегает Горького:
Уж, как известно, — змея. Если же сии змеи еще к тому же красивы и кротки, аки голуби — очень нехорошо и, главное, очень реакционно получается.
Вышеупомянутая «девочка», конечно, первосортная красавица:
— «расстегнув тулупчик и кофту, она показывает сторожам груди; упругие, точно хрящ, они стоят (!) у нее горизонтально… Голос у нее грудной, сальный, красивое лицо освещено глазами кошки».
А вот, видите ли, описание природы:
— «Величественно медленное течение Волги, богато позолоченное лучами невидимого солнца, отраженными мертвой луною»… (Так и не поймешь, чем же «так пышно, так богато» позолочена Волга — солнцем или луной?).
— «Глядя, как течение Волги колеблет парчовую полосу света и зарожденное где-то далеко во тьме исчезает в черной тени горного берега, — я чувствую, что мысль моя становится бодрее и острее».
«Могуче движется бархатная полоса темпов воды»…
«Сотни цветущих деревьев, празднично одетые в розовый атлас лепестков».
(«Мои университеты», стр. 96–97).
Почему это Волга, а не «вилла на Капри»? Не даром Горький там же заявляет, что воображение его «ткет картины бесподобной красоты» (прямо из К. Пруткова!).
А вот «бытовые» разговоры:
«И восхищался (Изот):
— Ой, сладко жить. И ведь как ласково жить можно, какие слова есть для сердца. Иное до смерти не забудешь, воскреснешь — первым вспомнишь».