Читать «"По дороге в Рай..." ...или Беглые заметки о жизни и творчестве Константина Кинчева...» онлайн - страница 37

Мы встретились осенью после нескольких гастролей. Кроме Крыма, "Аписа" успела побывать еще во Пскове и Владивостоке.

За то очень короткое время, что мы не виделись (чуть больше месяца), у него появилось множество новых песен. И меня поразило, что все они по образам своим, по темам - предчувствие беды.

А одна так и называлась - "Чую гибель".

Чую гибель! Больно вольно дышится. Чую гибель! Весело живём! Чую гибель! Кровушкой распишемся. Чую гибель! Хорошо поем!

Еще одна песня того времени - "Заутренняя". По-русски надо бы сказать - "Заутреня", но с другой стороны "заутреня" - ранняя служба в церкви. Оставим это на совести Кинчева. Он автор, ему и отвечать. Да и речь не о названии, а о повторяющемся мотиве:

Че, братушки, лютые псы! Изголодалися? По красной кровушке на сочной траве Истосковалися? Че уставил, лысый козел, Зенки-полтинники? Чуешь, как в масло, в горло вошли Клыки собутыльника?

В то же время написана "Новая кровь". И как во всех песнях этого периода, в ней явно звучит тема расплаты за вольную жизнь:

Костер как плата за бенефис. И швейцары здесь не просят на чай. Хочешь, просто стой, а нет сил - молись, Чего желал, то получай. Вино, как порох, любовь, как яд. В глазах слепой от рождения свет. Душа - это птица, ее едят. Мою жуют уже тридцать лет.

1987 год - это год когда начался новый Кинчев. Это год - когда в рокере проснулся поэт. Наши времена при всей их динамичности - нескорые. Пушкин оду "Вольность" написал в восемнадцатилетнем возрасте. А у нас писателя в 45 лет все еще называют молодым. Многие наши рок-поэты, если позволителен вообще такой термин, именно на подступах к тридцатилетнему рубежу обретали себя в слове. Это можно сказать не только о Кинчеве, но, скажем, и о Гребенщикове, и о Макаревиче.

Костя не раз говорил, что его отношение к слову изменилось после знакомства с Сашей Башлачевым. Несомненно, Башлачев на него повлиял. Есть даже переклички в образах, видимо, неосознанные самим Кинчевым. То есть он параллельность образов в своих и сашбашевских текстах, пожалуй, просто не замечал. Ну, например:

У Башлачева:

Но мы не носим часы.

Мы не хотим умирать.

У Кинчева:

И поэтому я не ношу часов.

Я предпочитаю свет.

У Башлачева:

Мы строили замок, а выстроили сортир.

У Кинчева:

Где сортир почитают за храм, там иду я.

И параллель, так сказать, с обратным знаком.

У Башлачева:

А приглядись, да за лихом - Лик.

У Кинчева:

Где блестят за иконой ножи...

Не знаю, о влиянии ли тут следует говорить, или просто два автора по-разному выразили то, что почувствовали в атмосфере времени. Я думаю, что Саша подтолкнул к более серьезному осмыслению творческого труда, но и Кинчев вырос как художник. Потому что, как ни влияй на человека бесталанного, ничего ведь не получится.