Читать «Инга» онлайн - страница 146

— Разберемся, — сказал довольный Саныч, — не трусь, Вика. Как рейс кончится, придумаем что. Разберемся.

И гордо, как Рафик, расправил плечи.

24

Новая картина была яркой и одновременно мягкой. Плыли за стеклом машины размытые городские огни, очерчивали иголочки женской стрижки и линию шеи. Цветное пятно фона, темные границы, и на переднем плане жесткие мужские колени, рука, детское лицо с закрытыми глазами — мягко освещенное светом застеколья.

Петр стоял, не отводя глаз, медленно вытирал руки, раздумывая спокойно — вот тут чуть подправить, осторожно, не напортачить бы. И там, у краешка стекла, сделать ярче иглы света, от них ляжет блик…

Держа в руках полотенце, повернулся на почему-то изменившуюся тишину за спиной. Хотел поздороваться, но промолчал, помня обиду и не зная, как говорить потом и что. Спрашивать ли, или показывать и делиться радостью, вот, Федор Василич… вот!..

Лебедев сделал шаг и встал рядом. Плечом к плечу, стояли и смотрели. Как сам Каменев везет домой спящую маленькую Лильку, такую тихую, светленькую. Вернее, везет их Наташа. Какой была она десять лет тому.

— К выставке успел, вижу.

Петр не понял, что именно прозвучало в голосе старика. Осуждение или похвала. На всякий случай ответил с вызовом:

— Картины должны быть на виду. Разве нет?

Лебедев кивнул и усмехнулся. Шагнул в сторону, поворачиваясь к раскрытой двери. В большом зале кто-то гнусаво пел, голос полз по коридорчику, казалось, стукаясь о стенки и двери, шел мимо, теряя силу.

— И все, Федор Васильевич? С тем и уйдете? — Каменев швырнул полотенце на диван. Обошел старика и захлопнул двери. Тот встал, без удивления глядя из-под бровей.

Каменев вспомнил учителя на старых снимках, да полно их в журналах и справочниках. Был красив, как вот сейчас Генчик. Буйно темноволос, широкоплеч, широкорот. Куда что девается. Только волосы и остались, пустились в свой собственный рост, опуская брови, лохматясь на висках седыми неаккуратными прядями. А сам уже стал уменьшаться. Сколько ж ему…

— Картина хорошая, — безразлично ответил на звонкий вопрос Лебедев, — сам знаешь.

— Знаю! Но от вас хотел услышать. И летняя, о которой ни слова не сказали, а я знаю, она — лучше! Думал. Думал, вы. Ждал!

Оборвал себя, услыхав в голосе нотку почти женского визга. И Лебедев услышал тоже, поморщился, собирая сухой лоб неровными морщинами. Сказал мягко.

— Я тоже ждал, Петруша. Думал, не дождусь. У таланта всякие бывают судьбы. Ты вот себе выбрал кривую. Откуда я знаю, чего от тебя ждать-то. Теперь.

— Поздний. Значит поздний. Ну, так и что? Бывало, и в пятьдесят начинали!

Лебедев распустил морщины и усмехнулся. Похлопал бывшего ученика по локтю.

— Знаешь, Петруша, пока молодые, нам все кажется — не такие, как все. А время идет и глядишь, тапочки те же, что у соседа, и радикулит такой же. И прилечь тянет, как и его, черта, даром, что я заслуженный художник, а он шоферил всю жизнь. Нет, я не о том, что ты тоже не мальчик. Другое хочу сказать. Одна ласточка погоды не делает. И две тоже.