Читать «Инга. Мир» онлайн - страница 98

Правда, между двумя половинами вклинилось воспоминание, которого он не любил, и потому оно приходило редко, но вот поймало таки…

Он только вышел тогда, отсидев свою трешку по полной, да еще прихватив полтора года, уже в зоне, ну, не было другого выхода, или помирать, или так вот. И приехал. В Керчь. Нет, сперва поклялся себе, что искать не будет, просто поедет, навестить те места, где они были. К старой общаге хотел, и пришел, а там снесли все и построили богатый дом, весь в башенках красного кирпича. А такой славный вечер, так хорошо летали стрижи, мелькая перед лицом, и пахло акацией, в смерть просто, после пяти лет кромешного этого. Так что, на набережную пошел, все равно — кто тут его, помнит-то.

И там, стоя на газоне за старой, толстой, как сказочный дуб, ивой, вцепился рукой в корявую кору. Листья узкие, висели зеленью перед лицом, трогали нос, щекотали. По акватории кругами катался, выписывая пенные вензеля, катерок, выл бодро и натужно. Гуляли люди, такие майские, он все никак привыкнуть не мог — нарядные такие, чистые. Как в магазине куклы.

А маленький, толстощекий, в белых шортах, таскал машинку. В руке. Садился на корточки и, надувая щеки, тырырыхал, возил взад и вперед, тараща глаза под жесткими ресницами. Черт его знает, сколько с виду лет. Наверно, три или четыре. Вставал, оглядываясь, боялся — потеряется, наверное. И тогда был, ну точно, как говорил Серега Горчик, валяясь головой на коленках своей смуглой, любимой своей Инги Михайловой, — пузырь на ножках, черный такой пузырь.

Минут десять наверно, торчал Серега за ивой, шею тянул, удивлялся — ну бывает же так, какой похожий пацанчик. И грустно было и как-то легко. Казалось — вот у нас так и будет. Или было бы…

Кончились десять минут, сразу все по местам и встало. Пацанчик заорал басом:

— Ма-ам?

А вместо мамы выскочил сбоку хлыщик, в белых брючатах, в рубашечке наглаженной, подхватил малого под попу, обнял через пузо, и тоже стал голосить:

— А где же наша мамочка? А? Куда подевалась?

Дальше снова все вместе как-то случилось. В животе похолодело, в голове гулко так произнеслось — дурак ты Горчик, ну дура-а-ак!

…А с другой стороны она и вышла. В светлом блядь платье, с какими-то цветочками. Плечи смуглые с белыми на них лямочками. И волосы — черные густые, стрижены на затылке так, что шея видна.

Так вот и вышло все — внутри гудит — дурак ты, перед глазами пацан голосит — ма-ам, и руки к ней тянет, хлыщик тычет ей пацана, и все приговаривает, — а вот мама наша, вот она, с мороженым…

Ушли.

Руку в карман сунул, а там, удивительно, плоская стеклянная флажка сныкана, а думал — чего ж карман такой тяжелый, штаны перекосило.

Идти никуда сил не было, заныкался в старые туи, что росли густо, не влезешь, но он влез, встал там столбом и без закуси все триста грамм коньяку и всосал. Тоже мне, делов — полтора стакана. Когда вылез, умный жеж сразу, — маячить не стал, уже темно, не орал и не плакал, молча ровным шагом ушел к наливайке, купил еще, хотел нормальную бутылку, но прикинул, а негде ж, взял снова мизерную, стаканную. Пока пил, прикидывал, где же дальше чтоб. Вспомнил про Гапчика, и его тетку, что одна жила, и комнату сдавала. Туда пришел уже с нормальной бутылкой, на семьсот. Тетки не было дома, а соседка ночевать пустила, денег взяла вперед. Уговорился на два дня. Два дня и не выходил. Хозяйка жалостная попалась, понимающая. Утром денег дал, сама в магазин сбегала, и ей налил, полстакашка, час молча рядом высидел за столом, кивая на ее разговоры. Но понимающая, да. Мучить не стала, поднялась и ушла.