Читать «Тень кондотьера» онлайн - страница 125

– Странно. И что же он такого сказал?

– А сказал он, дай бог памяти, следующее. – Вспоминая, как там было дословно, я потёр лоб. – Ночи липа пламени… Да, ночи липа пламени земли оленя заливов проклятьем рода любви лишена. Фу. Вот. Это всё. О чём-нибудь это тебе фраза говорит?

Ашгарр молодец, голову мне морочить не стал, сразу обрадовал:

– Конечно, говорит. Ничего тут мудрёного нет. Архипыч использовал кеннинги.

– Что-что, он использовал? – не понял я.

– Кеннинги. Эта такая разновидность метафоры. Присуща творчеству древнескандинавских бардов.

– Скальдов, – поправил я.

– Ну да, правильно, скальдов, – похвалил меня поэт за недюжинный кругозор, но тут же опомнился и стал давить интеллектом: – Вообще-то для скальдической поэзии характерны две разновидности метафоры: хейти и упомянутые кеннинги. Хейти – более простая фигура речи и не такая уникальная. В ней банально используются синонимы. Причём для замены типичных слов нередко употребляются неестественно звучащие, вычурные обороты. Кенинги, вообще-то, также не являются присущими исключительно скальдической поэзии, но здесь они применяются гораздо шире и являются наиболее характерным элементом. Простой…

– Профессор, – прерывая поэта, взмолился я, – а можно как-нибудь покороче.

– Хотел консультацию, получай консультацию, – отрезал Ашгарр и продолжил с той же изуверской монотонностью: – Простой кеннинг состоит из двух частей – из главного слова и определяющего слова. Последнее употребляется в родительном падеже или является первой частью главного слова. Определяющее слово может само быть кеннингом, таким образом, метафора может состоять из четырёх и более частей.

Не решаясь более прерывать его грубо (вполне могло и обидеться на меня это тонко организованное существо), я демонстративно посмотрел на часы, состроил зверски-озабоченную рожу и резанул ребром ладони себя по горлу. Всё это должно было, естественно, означать следующее: понимаю, что одному сидеть в Подземелье тоскливо и хочется с кем-нибудь поболтать, но дел ей-богу невпроворот. Однако Ашгарр моей пантомимой, достойной, пожалуй, самого Марселя Марсо, пренебрёг, и продолжил упиваться собственными глубокими в вопросах стихосложения познаниями:

– Скальдическая поэзия насчитывает многие тысячи образцов кеннингов. В частности, таких, как "море раны" или "пот меча". Эти кеннинги означают кровь. Тонко, да?

– Есть такое дело, – не мог не согласиться я.

– "Кормилец воронов" – это у них воин. "Конь волн" – корабль. "Поле золотого кольца" – женщина. "Пламя Рейна" – золото. "Бремя карликов" – небосвод.

Ухватив общий принцип построения образов, я был вынужден признаться:

– Что-то я, Ашгарр, не понял, откуда у двух последних ноги растут.

– Что касается "пламени Рейна", – терпеливо пояснил Ашгарр, – тут надо вспомнить сагу о Волсунгах. В ней говорится о том, что отвоёванный Сигурдом у дракона Фафнира золотой клад покоится на дне Рейна. Что же касается "бремени карликов", то в древних скандинавских мифах утверждается, что небесный купол удерживают на своих плечах могучие карлики. Теперь понятно?