Читать «Голосуйте за Берюрье!» онлайн - страница 60

Сан-Антонио

— Не он меня покинул, а я его!

— Это другое дело. Только не говорите мне, что он вам изменял: я не могу это ни допустить, ни потерпеть.

Она становится серьезной, ее скулы каменеют, взгляд делается неподвижным.

— Нет, это гораздо серьезней.

— Да что вы! Расскажите мне все, любовь моя!

Вместо сорока восьми нас окружают теперь сто двенадцать любопытных, словно японцы в сингальских джунглях во время последней войны. Они сдерживают дыхание, надеясь увидеть заключительную часть наших игр.

Девчонка ничего не замечает.

— Я узнала, что этот человек — коммунист! — говорит она.

— Что вы говорите?

— Да, вы не ослышались, — отвечает она живо. — Коммунист.

Я этого не знала. Он был элегантен, благороден. Граф все-таки, и я ему верила. Но, увы! Все рушится. Представляете себе эту шекспировскую драму? Я, дочь великого князя Банничкова, укрывшегося во Франции, разоренного Советами, являюсь любовницей какого-то коммуниста! Я думала, что убью его.

— Расскажите-ка, расскажите-ка мне об этом, это захватывающе. Я понимаю ваши страдания, моя дорогая. И я разделяю ваш справедливый гнев.

Она ловит божью коровку, которая ползет по шву ее чулка, целует ее и возвращает ей свободу.

— Я познакомилась с ним в Париже. Я любила его два года и принадлежала ему.

Это устаревшее изысканное выражение вызывает во мне восторженное тремоло.

Когда в середине двадцатого века девушка заявляет вам по поводу какого-нибудь хмыря, что она “принадлежит” ему, есть отчего взять в руки свои мужские причиндалы, прокалить их с помощью паяльной лампы и окрасить суриком, не так ли?

— Трогательно, — изрыгаю я, — бесконечно трогательно! Ваша жизнь это роман! Как это прекрасно, как величественно, как великодушно!

Садисты Булонского леса придвигаются на двадцать сантиметров ближе к нам.

Она продолжает.

— Десять дней назад мой друг прислал мне избирательный плакат. На нем под серпом и молотом была его фотография. Как я не умерла в этот момент? Этот вопрос я буду задавать себе всю оставшуюся жизнь. О, человеческий организм более устойчив, чем думают.

— Конечно, — соглашаюсь я. — И что вы сделали?

— Я порвала с ним.

— По телефону?

— Да. Он не заслужил даже прощального письма. Я сказала ему, что запрещаю меня видеть, что я испытываю к нему лишь ненависть и презрение.

— Настоящий кусок жизни! — вкрадчиво говорю я. — Похоже на пьесу Бернстайна, ухудшенного Жоржем Онэ!

— Да, похоже.

Необычайно красивая слеза блестит на ее ресницах. Она моргает, и слеза падает в траву, как капля утренней росы! Ой-ой-ой! Придется принять таблетку аспирина — что-то творится с моей головой.

— И как же этот граф отреагировал?

— Он был в отчаянии! Он умолял меня по телефону! Он клялся, что, если я порву с ним, он покончит с собой. Он открыл ящик стола и сказал, что берет пистолет.

Ноги моего дыхания запутываются в сетях моего изумления.

— Что было дальше, моя нежная красавица?

— Я повесила трубку. Я терпеть не могу угнетающих сцен.

— Он покончил с собой? — каркаю я.

Она пожимает плечами.

— Ну что вы, мужчины слишком трусливы!