Читать «Лекции о сущности религии» онлайн - страница 281

Предоставим слово иезуитам, чтобы убедиться, что иезуитизм есть бессознательный оригинал и идеал для наших спекулятивных философов, как он является и сознательным идеалом и оригиналом для наших отъявленных консервативных государственных искусников. Иезуит, говорится в правилах общества Иисуса, оказывает сопротивление естественной наклонности, присущей всем людям: иметь свое собственное суждение и следовать ему (письмо св. Игнатия "О добродетели послушания"); он должен со слепым послушанием отказаться от собственного мнения и убеждения; он должен быть, как палка, являющаяся безвольным орудием нашей руки, или как труп, с которым можно делать, что хочешь ("Краткое изложение устава", э 35, 36). Совершенно верно! Уничтожение "индивидуального произвола", стало быть уничтожение произвольного движения, есть уничтожение жизни. Спекулятивный философ, подобно иезуиту, подобно монархисту, - смертельный враг жизни, ибо он превыше всякой меры любит "порядок и спокойствие", чтобы не быть потревоженным в своих мыслях; жизнь же по существу беспокойна, беспорядочна, анархична, ее также не уловишь ограниченными понятиями философа, как и не справишься с ней ограниченными законами монарха. Но что же такое то общее, которому иезуит приносит в жертву спою индивидуальность, склонность, произвол и разум? Что такое это одинаковое, тождественное - так как все должны одинаково знать, одинаково говорить согласно указанным правилам - что такое, повторяю я, это одинаковое, тождественное у отдельных иезуитских индивидуумов? Это одинаковое, это общее есть не что иное, как воля, "индивидуальный произвол" настоятеля, который для иезуита есть наместник бога, то есть сам бог, то есть то же самое, что монарх для монархиста. Иезуит должен, говорит св. Игнатий, не только то же самое желать, но и то же самое чувствовать, что и настоятель, и его суждению подчинять свое. Вот видите, господин профессор, что отрицание одной индивидуальности есть утверждение другой, что общее есть то индивидуальное, которое, однако, имеет власть господствовать над другими индивидуумами, потому ли, что оно насильственно подавляет их индивидуальность, или потому, что соответствует их индивидуальной склонности, ибо иезуитизм точно так же предполагает особенную способность и склонность. "Священное писание" - чтобы привести еще другой пример - есть для христианина само писание; "дух глаголет", говорит Лютер к стиху 40-го псалма: "в книге мною написано", точно он не знает ни о какой другой книге (хотя мир ими полон), кроме этой книги "Священного писания"). Но разве "Священное писание", которому христианин приносит в жертву свой субъективный или "индивидуальный" разум, не есть также индивидуальная книга? Разве представления Библии одинаковы с представлениями Корана, Вед, Зенд-Авесты? То, что является общим по отношению к христианину, не индивидуально ли по отношению к магометанину или индусу? Не превратилось ли то, что для наших верующих предков имело значение "слова божьего", давно уже в человеческое слово? И как относительно различие между общим и индивидуальным! Что в данном месте и в данное время имеет значение "индивидуального произвола", то в другом месте и в другое время есть общий закон. И что сегодня или здесь есть субъективное еретическое мнение, то там или завтра есть священный символ веры. У нас сейчас республика и анархический произвол, монархическая власть и законность тождественны; но у римлян монархическое было обозначением беззакония, произвола, распутства, высокомерия; там говорилось: "Царская власть есть преступление". И не подтверждено ли это изречение историей, даже и германской? Не возникла ли и у нас монархия, хотя и в согласии с желаниями и интересами толпы и в противовес злу аристократического многовластия, из индивидуального властолюбия, индивидуальной жадности, индивидуальной страсти к убийствам? Не явилась ли у нас смертная казнь - по крайней мере, для платежеспособных, свободных людей - лишь вместе с королевской властью? (Вирт, Германская история). И не является ли в монархии - по крайней мере, в настоящей, абсолютной монархии - индивидуальный произвол монарха общим законом, его индивидуальная склонность - общим обычаем? Не говорится ли: "L'Etat c'est moi1" и "quails rex, talis". grex"? Так и Линий в книге 5 говорит о "толпе, которая почти всегда похожа на правителя". Правда, существует одно и притом весьма реальное различие между общим и индивидуальным, но никоим образом не в духе и не к пользе наших политических и спекулятивных абсолютистов. Индивидуальное есть - согласно духу языка - лишь то, что данный индивидуум или несколько индивидуумов в противоположность другим индивидуумам имеют и хотят, а общее есть то, что каждая личность, но в отдельности, каждый индивидуум, но индивидуальным образом, имеет и хочет, ибо, например, каждый имеет голову, но свою собственную, индивидуальную голову, каждый - волю, но свою собственную, индивидуальную волю. И общее поэтому есть единичное, индивидуальное, но так как каждый его имеет, то мышление абстрагирует его от отдельных экземпляров, отождествляет его и выставляет как вещь для себя, но вещь, общую всем, - представление, из которого затем получаются все дальнейшие мучительно схоластические и идеалистические затруднения и вопросы о взаимоотношении между общим и единичным. Короче говоря, мышление полагает дискретное действительности как непрерывное, бесконечную многократность жизни как тождественное однократное. Познание существенного, нестираемого различия между мышлением и жизнью (или действительностью) есть начало всякой премудрости в мышлении и жизни. Только различение является здесь истинной связью. Мы отличаем государство - я имею в виду не современное государство, имеющее свое существование лишь в государственно-нивелированных индивидуумах, но государство вообще, - мы отличаем нацию от индивидуумов. Но что же такое государство, что такое нация, если я не принимаю во внимание индивидуумов, образующих это государство, эту нацию? Государство есть не что иное, как то, чего хотят все, нация - не что иное, как то, что все собою представляют, или, по крайней мере, чего хочет и что собою представляет большинство, потому что только большинство решает, только это, хотя и совершенно неопределенное и относительное, мерило имеет для нас сознательно и бессознательно - значение меры всеобщности.