Читать «Палачи и жертвы» онлайн - страница 113

Чем это объяснить? Только одним — затеянная Берией реабилитация носила сугубо избирательный характер и, по существу, была всего лишь сортировкой, разделением жертв свежих сталинских репрессий на своих, ничьих и чужих. Свои вызволялись из тюрем и расставлялись сообразно с наметками Берии, ничьи — тут уж кому как повезет, а чужие — на них ему было наплевать.

АРЕСТОВАННЫЙ № 5

И задолго до Рюмина, и при нем, и после него особо важные государственные преступники фигурировали в тюремной документации только под номерами — фамилию, имя и отчество они утрачивали, чтобы надзиратели и прочая тюремная обслуга не узнали, с кем имеют дело. Так что доставили в приемник тюрьмы на Лубянке Михаила Дмитриевича Рюмина, а препроводили в камеру «арестованного № 5». Но прежде, как водится, его сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и составили анкету, для чего раздели догола и зафиксировали, что особых примет (увечий, повреждений, наростов, бородавок, лишних пальцев, рубцов, шрамов, плешивости, асимметрии лица, разноцветности глаз и татуировок), а также прочих особенностей и привычек (картавит, заикается, грызет ногти, жестикулирует, харкает и т. д.) у нового постояльца не замечено.

На первом допросе оправившийся от шока Рюмин держался эдаким молодцом, отрицал какую–либо вражескую деятельность и, охотно признавая отдельные ошибки, — у кого их нет? — заверял следователей, что «будет работать не покладая рук на любом посту, куда он будет назначен». На следующий день Рюмина допросил сам Берия. Допрос не протоколировался, однако известны его продолжительность — 55 минут, равно как и смысл — Лаврентий Павлович объявил Рюмину, что тот может рассчитывать на снисхождение лишь в том случае, если полностью раскроет свое нутро.

Собственноручные показания Рюмина любопытны разве что как образец тактического лавирования, как наивная попытка выдать себя за жертву форсмажорных обстоятельств.

«После того, как по моему заявлению на имя И. В. Сталина была дана острая оценка и начались аресты, я почувствовал себя в каком–то сильном водовороте и первое время не сопротивлялся этому водовороту, а наоборот — своими некоторыми действиями усиливал его, — писал Рюмин. — Такое мое поведение… привело к возникновению большого дела на арестованных сотрудников МГБ СССР. Из результатов следствия мне было известно, что при самой острой оценке они (одни больше, другие меньше) совершали служебные преступления, однако я, руководствуясь преподанным Игнатьевым вопросником, без каких–либо оговорок требовал от подчиненных вести следствие в направлении вскрытия организованного вредительства по заданию иностранных разведок…

Такие документы представлялись нами в Инстанцию и вызывали еще более жесткие требования нажима на арестованных… Игнатьев передал мне указание ЦК бить арестованных врачей смертным боем…»