Читать «Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума» онлайн - страница 26

Борис Михайлович Сичкин

Он был типичным западным деловым человеком, без зависти, и старался, чтобы люди зарабатывали приличные деньги. Для программы Утесова "30 лет спустя" я поставил номер "Эволюция западного танца" — от неандертальцев до рок-н-ролла. Номер | получился великолепный, весь оркестр в различных | париках принимал в нем участие, и на этом фоне Утесов читал смешной фельетон, тот номер шел | приблизительно 30 минут под сплошные аплодисменты, и им заканчивалось первое отделение программы. Утесов пришел к директору ансамбля, чтобы тот подписал договор о выплате мне 400 рублей.

— Очень много, — сказал директор. — Нельзя ли ему дать меньше?

— Это массовый номер, — объяснил Утесов, — и по тарифу мы Сичкину, как режиссеру и балетмейстеру должны были бы уплатить 3 тысячи. 400 рублей — это абсолютный минимум.

Долго еще говорил директор, что это большие деньги и со скрипом подписал договор.

Рознер, который по совместительству был еще и директором ансамбля, попросил меня поставить номер его жене, очаровательной танцовщице Гале Ходес. Я придумал красочный номер "Карнавал" с потрясающими костюмами, но, к сожалению, он не получился. Номер, который я мечтал сделать великолепным, оказался так себе — серенький. Я был в ужасе, подошел к Рознеру и сказал, что отказываюсь от получения гонорара.

— Боренька, золотце мое, — сказал Рознер, — то, что номер не получился, это мы знаем, а Москонцерт должен платить по высшей ставке, — и подписал договор на 1200 рублей.

— У Утесова за шлягер я с трудом получил 400 рублей, а у Рознера за проваленный номер 1200.

В Советском Союзе, если у еврея спрашивали его национальность, он отвечал так тихо, что сам себя услышать не мог. Нигде — ни на улице, ни в трамвае, ни в автобусе я ни разу не слышал еврейской речи.

Рознер гордился, что он еврей. Все в оркестре у него были евреи, за исключением одного русского по фамилии Цейтлин. В связи с тем, что его оркестр принимал участие в тематических концертах, посвященных октябрьским праздникам, в оркестре часто проводились открытые партийные собрания, на которых присутствовали представители горкома партии. Рознер ненавидел партийную номенклатуру, почти сплошь состоявшую из антисемитов и не упускал случая над ними поиздеваться.

Начинается собрание. Представитель горкома партии начинает говорить о революционной идее, о важности исторического момента...

— Извините, — прерывает его Рознер и на еврейском языке обращается к музыканту оркестра Марковичу:

— Как ты спал? Что ел? Куда поедешь в отпуск? Какое-то время они обсуждают эти темы, и потом Рознер поворачивается к представителю горкома:

— Да, так что вы там говорили?

Тот продолжает идейную часть, но долго веселиться ему Эдди Игнатьевич не дает:

— Минуточку, — и по-еврейски к музыканту Павлу

Гофману:

— Так что, Паша, кто вчера выиграл в преферанс? Герман — очень выразительный актер, прекрасно понимает, зачем Рознер его спрашивает и, отвечая, изображает со всеми ужимками старого местечкового еврея.