Читать «Жизнь Никитина» онлайн - страница 149
Владимир Александрович Кораблинов
– Вон ты какой стал! Уже, гляди-ка, и бородка прошибает! Ах, мати царица небесная! И воротнички! И галстучек! Ну, щеголь, отец мой, щеголь и щеголь! Жених! – в каком-то даже экстазе воскликнула тетенька. – Чистое дело – жених!
Ардальон засмеялся.
– Ну, что вы, тетенька, так вот сразу и жених!
– А что? А что? – Тетенька, словно чертик, на пружинке, подскочила. – Что ж такого, дружок? И невесту найдем, и женим за милую душу, и все твои лукавые мечтания развеются, яко дым… В какие-то еще там Петербурги собрался, а к чему? Зачем? Я твое последнее письмецо прочитала, так, веришь ли, всю ночь не спала, так убивалась, так убивалась! Мысленно ли дело – в газетах сочинять! Нет, нет, ты молчи, молчи, Ардальоша! – прикрикнула тетенька, заметив, что Ардальон хочет возразить. – Что ж, что папаша разрешил, так ведь я-то тебе – мать вторая ай нет? Ты, голубчик, будь добр и меня выслушай, вот что…
– Да нет, тетенька, – сказал Ардальон, – что же говорить об этом, уже все решено.
– Как это – решено? – взвилась тетенька. – Да ты, миленький, вспомнил бы хоть о
Тетенька всхлипнула. Она бесподобно умела всхлипывать, даже рыдать, хотя быстрые глазки ее при этом оставались сухи и зорко следили за произведенным впечатлением: как, мол
«Пошла пилить!» – с тоской подумал Ардальон. Он знал, что спорить с тетенькой, что-нибудь доказывать ей – это все равно что воду в ступе толочь. А уж если в противовес чьим-то суждениям у нее имелись свои собственные, то никакие силы человеческие не могли ей противоборствовать.
Ардальон сразу понял, что у тетеньки есть какая-то касающаяся его идея и что толковать и спорить с ней сейчас бесполезно. Он решил уйти от пререканий, сказал, что голоден (это в самом деле так и было), и тетенька отступилась: среди ее качеств добродетельных было вечное желание (и умение)
Жизнь тишанская
О предведения взор!
В Жуковский
Первые дни Ардальон ходил по дому и удивлялся неподвижности жизни: все было, как год, как два, как десять лет назад. Те же розовые травки на окнах, те же чистенькие, тканные из пестрого тряпья половички, стеклянная, изъеденная древесным жучком горка с жалкой посудой, среди которой гордостью тетеньки был синий графин с петушиной головой на дне и пузатая глиняная, похожая на пенек срезанного дерева кружка, вся в дырочках, с затейливо вылепленной надписью: «Напейся, но не облейся».
Самая большая из четырех комнаток громко называлась