Читать «Потом» онлайн - страница 167

Дракула покивал в смысле полного согласия со всеми Золотинкиными соображениями, в ответ на что она отложила прочь обманувший ее указатель и приняла на колени невозможно тяжелый и древний, судя по затертому переплету, том. Кособокая стопка книг под ней дрогнула, Золотинка поправила ее нетерпеливым движением тела и раскрыла фолиант.

Только что она скользила глазами по непроницаемой буквенной ряби и вдруг, непонятно как, прошла сквозь письмена, как сквозь утратившую жесткость решетку, и провалилась внутрь внезапно ставшего ей внятным смысла и чувства.

Все раздалось, раздвинулось, пространство утратило зрительные границы и вместе с ними естественную незыблемость, возмещая, однако, все потерянное, ускользающее из-под ног необыкновенной легкостью света и тени, теплыми токами воздуха, переливами ароматов. Неверная попытка удержать свое прежнее, собственное я, ощущение твердого сидения под собой, тяжесть книги на коленях, напряжение взгляда — все те мышечные, обязательные, хотя и не осознанные ощущения, которые делали Золотинку частью действительности, — эта слабая попытка удержаться, падая, походила на безвольную, заранее проигранную борьбу с мягко обнимающим сном.

Золотинка исчезла. Потерялись понятия, самые названия вещей — не осталось слов. То, что она ощущала, не состояло из слов и понятий, окружающий мир был нераздельным, переливающимся из одного в другое впечатлением, которое, не имея вносящих порядок названий, не удерживалось в памяти. Золотинка — то, что сталось теперь с Золотинкой, — не слышала и не воспринимала мерного жужжания, которое издавала она в полете. Пространство вокруг нее слагалось из противопоставлений светлых и темных пятен, из пронизанных солнцем цветовых далей; все это не имело пределов, а выплывало из смутной дымки по мере полета и растворялось в мареве клубящегося света. Но шум запахов, их несмолкающий беспокойный гомон, разноголосица ароматов давала ей исчерпывающее представление обо всем, что находилось впереди, что оставалось сзади, со всех сторон многомерного пространства. Сладостные дуновения и темные завихрения угроз давали понятие о протяженности и глубине, тогда как свет и тени, краски не позволяли проникнуть дальше поверхности предметов. Запах шиповника и был весь куст во всем его важном и сложном значении, в то время как зрительный его образ, цветы и листья, не имел глубины. Зрительно куст распадался на отдельные, почти не имеющие между собой связи частности: яркая подсолнечная зелень на подлете была совсем не то, что глухомань ветвей, влажный сумрак у подножия куста… Она опустилась в глубокую чашу лепестков, которые поднимались вокруг белоснежными мясистыми склонами, целиком, ничего иного не ощущая и не сознавая, окунулась в дурманящий сладостный дух, и сразу же…

Сверзилась на пол, еще в пчелином своем естестве ощущая, как заскользили под ней небрежно сложенные книги, — грохнулась. Дико озиралась она, ошеломленная нагромождением грубых поверхностей, бессмысленным узором резьбы, покрывавшей основание стола, и чрезмерной правильностью сложенного квадратами потолка.