Читать «Корниловский мятеж» онлайн - страница 5
Леонид Корнилов
Ты же не мертвых хоронишь, Россия,
ты же земле предаешь молодых,
чернорабочих чеченской войны.
Коротко стриженный. Думаю, русый.
Богом обиженный, мальчик безусый,
павший в дырявую память страны,
На высоте, что посмертно взята,
названый брат неизвестным солдатам,
слившийся кровью своей с автоматом,
где он твой, Родина-мать, сирота?
Под знаком "двухсотых"
Взвод на "первый-второй" рассчитался сполна.
И вкопался по грудь на высотах.
А наутро солдат рассчитала война
на "двухсотых", и только "двухсотых".
Я в кощунстве страну упрекнуть не могу,
но ее не разжалобишь взводом.
Десять русских "двухсотых" лежат на снегу,
как близняшки с двухтысячным годом.
С грузом "двести" в душе я и сам неживой.
Что творится, сограждане, с нами?
Раньше с фронта писали: погиб, как герой.
А теперь - только цифра с нулями.
Скоро нам телеброкеры сводки потерь
подадут вперемешку с рекламой.
Мы позволили нашим глазам запотеть
и не видим, где криво, где прямо.
А каленые жерла нелепой войны
затыкают нам грохотом уши.
Мы отводим глаза от уставшей страны.
Дал бы Бог отвести еще души.
Грузом "двести" на них навалился Кавказ.
Не укрыться в жилищах высотных.
Эта линия фронта прошла через нас.
Не в двухтысячном мы, а - в "двухсотом".
Солдатка
Цветное фото в черной рамке
все носит девочка с собой.
Ее любовь на пыльном танке
уходит в свой последний бой.
И в нашем веке, двадцать первом,
как в сорок первом, грозовом,
вслед за письмом с признаньем первым
стучится похоронка в дом.
И воскрешая боль утраты,
творят молитву соловьи.
Ее любовь ушла в солдаты
и служит в армии Любви.
Господь, оставь ее влюбленной,
не старой девой, не вдовой.
Страшней любви неразделенной
есть - разделенная войной.
Привыкаю к войне
И я привыкаю к войне.
От сводки тупею, как с водки.
И нету прямее наводки,
чем бить с телебашни по мне.
Испытанным беглым огнем
накрыли экранные профи
мой дом, как окоп в полный профиль.
Как слышишь, Россия, прием?
Не слышу, не слышу сердец.
Все меньше сердечного стука.
И землю со скрежетом в руку
гребет напоследок боец.
И в пыль ударяется кровь,
и падает кровь раньше тела.
Закроем глаза неумело
тому, кто прикроет нас вновь.
Извечный войны лабиринт
не пройден до края ни разу.
"Горячая точка" Кавказа
опять проступает сквозь бинт.
И линия фронта в эфир
выходит. И это не слишком?
Выходит, войны передышку
мы приняли снова за мир.
И бьют с телебашни по мне
бесстрастно экранные профи.
Мой дом, как окоп в полный профиль.
И я привыкаю к войне.
И смерти приказано жить,
А жизни предложено выжить.
Как волк, современника лижет
желанье пойти и убить.
В цепной полоумной тоске
грызет свои ядра реактор.
И палец Кавказ-гладиатор
нам всем отстрелил на руке.
И кажется, все не к добру:
и книги, и вечное небо.
И разум посеяли в небыль,
раз штык прировняли к перу.
И красный закат белым днем.
И солнце крадется ночами.
И спутаны ноги речами.
И как мы, Россия, пойдем.
По душам затоптанным - марш.
По счастью, истекшему в ранах.
И снится на телеэкранах
кошмар государственный наш.
А в яви страшней, чем во сне,