Читать «Избранное. Том первый» онлайн - страница 125

— А сахар у нас есть, мама?

Старуха утаила от домашних горсть сахара и теперь смутилась.

— Погляжу… надо поискать… помнится, оставалось сколько-то…

И она тяжело поднялась, опираясь на руки.

Полдня она жила надеждой, что удастся спасти имущество законным путем. Как ей полегчало бы, если бы Иван сказал: «Можно». Но он этого не сказал. И она опять сжала губы, взгляд ее снова стал холодным и злым. Значит, нет иного спасения, одна надежда на дурман… И она опять стала шарить на дне своего сундука, нащупывая склянку со спасительной жидкостью и узелок с мелкими смертоносными семенами.

От ловли куропаток или от путешествия в город, но Ивана на другой же день стало ломать; он сморкался, растирал пальцами виски. «Пройдет, пройдет», — успокаивал он себя. Но не прошло. Он слег, и обе женщины опять принялись ухаживать за ним. Ставили ему горчичники, делали припарки из отрубей, поили его липовым чаем, наконец старуха взяла чашку и нацедила ему вина. И только когда вышла из подполья, вспомнила, что черный перец у нее кончился. А в доме не было ни лева. Погода по-прежнему стояла очень холодная, и ни одна курица не неслась. Старуха то и дело обходила кур, смотрела, как они ютятся под навесом, и бранилась:

— Чтоб вам пусто было! И вы сговорились против нас, чтоб вас чума задушила! Вот возьму и зарежу вас всех до единой, возьму и зарежу!..

Но куры, не убоявшись старухиных угроз, так и не снесли ни одного яичка. Тогда она взяла в долг у сестры четыре яйца и обменяла их на черный перец.

— Уж очень ему тяжко, сестрица, — оправдывалась Мариола, — а в доме ни лева не осталось…

— Ничего, ничего, — успокаивала ее Кина. — Пройдет… вот и в газетах пишут, что народ гриппом болеет… Только пусть сидит в тепле, из дому не выходит.

Иван дней пять-шесть пролежал дома и наконец поправился. Но как только он встал с постели, слег Пете. Мальчик расхворался, у него был жар, болело горло. Старуха хотела было отвести его к Мине Мешовке, чтобы та полечила ему горло, да Тошка воспротивилась. Свекровь покосилась на нее, но ничего не сказала, только схватила больного за ручонку и заставила его подняться. Но тут Тошка кинулась к сынишке, как наседка, и обняла его.

— Не пущу туда ребенка! Не поведешь его никуда!

Старуха сразу поняла, что настаивать бесполезно. Она даже немного опешила. Ведь сноха еще ни разу ей так не перечила. Выпустив ручонку малыша, она отошла, побежденная, сраженная, горя обидой и гневом. «А, зме́юшка! — шипела она в душе. — Высунула-таки свое жало! Высунула!» Старухе раньше и в голову не приходило, что смирная сноха может так восстать против нее и так властно отогнать ее от постели ребенка. Ее душила тайная, жгучая, мстительная злоба, так что даже ноги у нее подкосились.

А Тошка прижала к груди Пете, положила его на кроватку, заботливо укутала одеялом, и силы ее сразу же иссякли. Как трудно ей было набраться храбрости и вырвать его из рук свекрови! После этого огромного напряжения она вдруг почувствовала себя слабой, беспомощной, разбитой. Ей было больно и обидно, невыплаканные горькие слезы сжимали ей грудь. Она дотащилась до чуланчика, бросилась на сложенные в кучу одеяла и подушки и залилась слезами. Будь жив Минчо, никто бы не посмел тронуть их дитя. За такие дела он бы в драку полез… Вести ребенка к этой цыганке, чтоб она совала ему в ротик свои пальцы и заразила его какой-нибудь тяжкой болезнью… Нет! Нет!.. Тошка слыхала от Минчо, что так не надо делать, и, позволь она свекрови увести мальчика к Мешовке, муж бы ей и на том свете не простил… Она знала — даром ей это все не пройдет, но думала: будь, что будет… Теперь Тошка поняла, что отношения ее со свекровью порваны. Она знала, какой у старухи характер, знала, что в этом доме ей уже не услышать доброго слова, не съесть сладкого куска. Но за жизнь Пете она была готова хоть в огонь броситься…