Читать «Пламя над Тереком» онлайн - страница 109

— Ты очень хорошо сказал, Николай. Как осетин, сказал… Если бы еще жена моя, Чаба, стала такой, какой она была тридцать лет тому назад…

По ухабистой дороге подпрыгивал «виллис». Из Гизели за километр несло гарью. Над селом клубилось облако черного дыма. Даже перед гибелью фашистское отродье не изменило своей привычке — поджигать дома.

Габати не узнавал Гизельскую дорогу. Была опа раньше прямая, с небольшим изгибом на север, а теперь петляет змеей, и приходится объезжать уйму всяких разбитых танков, горелых машин, бронетранспортеров, тягачей и орудий… У кювета — справа и слева — горы трофейных мотоциклов и велосипедов…

Между двумя притоками Гизельдона Габати увидел большую колонну низких танков с длинными пушками. На башнях — желтые прямоугольники с какими-то черными пятнами посередине. Тахохов присмотрелся.

— Товарищ капитан! Что за собаки там нарисованы?

— Это пантеры, — объяснил Булычев. — Появились у немцев еще «королевские тигры»… Говорят, сильные танки…

— Так не получается, начинают зверем пугать… Тьфу, проклятые!

Машина забуксовала на пригорке, Булычев и Тахохов спрыгнули в вязкую грязь.

Недалеко от черной воронки, казалось, сидел, согнувшись, молоденький немецкий солдат. Мокрые белокурые волосы слиплись на белом лбу. Солдат мертво смотрел одним глазом в небо.

— Совсем еще дитё…. — угрюмо сказал Габати и первый раз в жизни не обрадовался гибели врага. — Бросят его, как собаку, в яму, лопаты сровняют землю — ни креста, пи кола, и никто в мире не разыщет эту безвестную могилу…

Раздумья Тахохова были прерваны капитан-лейтенантом:

— Что дитё — это верно. Только и его мы не просили на нашу землю…

Дорога круто повернула на север, и «виллис» въехал в Гизель. Машину пришлось поставить в ближайшем свободном дворе — все улицы были запружены разбитыми пушками, автомобилями, двуколками, артиллерийскими фурами, имуществом связи. На разрушенных стенах многих домов и сараев предостерегающие надписи: «Мины!»

Возвращались беженцы, жившие в лесах, в низких сырых землянках и шалашах Кобанского ущелья. Лица бледные, изнуренные… Возбужденные возгласы, слезы радости и слезы печали…

У закопченной печи причитает старая женщина в черном платке:

— Горе мне! Гнездышко мое!.. Где стены? Одна печь осталась. Горе вам, детки солдатские — внуки мои. Где вы будете жить?.. О, горе нам, горе!..

Два старика в ветхих полушубках подходят к женщине, успокаивают, ведут ее с внуками в свой чудом уцелевший от разрушения сарай. Причитания постепенно затихают…

В северной части села расположилась какая-то гвардейская часть. Возле двух дымящихся котлов выстроились ребятишки с котелками и кастрюлями. Проворные повара наполняли посудину кашей, а сидящий на железном бочонке пожилой солдат выдавал каждому по увесистой селедке и краюхе хлеба.

— Налетай, не зевай! — кричал белобрысый полнолицый повар. — Эй, малыш, гукни там, нехай все, какие есть, сорванцы бегут кашу лопать, пока горячая.

Габати остановился около большой, срезанной снарядом акации, хотел что-то сказать Булычеву, но подошедший старик в рыжей допотопной бурке и в маленьких очках перебил: